– Все, как я и обещал, – говорил Сардж, ведя меня по площади. – Гляди, она выбрала позицию рядом с пустым столиком – это приглашение для нас.

Я не усматривал никакого приглашения – народу на площади было не много, место поблизости от занятого столика еще поди поищи. Надо обладать мозгами Сарджа, чтобы почувствовать разницу.

Столик, к которому направлялись мы, приглянулся тщедушному коротышке в костюме ярком, как кожура калифорнийского фрукта. Но Сардж мигом решил проблему. Будто ненароком ботинок сорок пятого размера опустился на ногу хлюпику, а когда тот задрал голову, мой приятель улыбнулся ему. За двадцать лет службы эта улыбка была доведена до совершенства – очень похоже скалится, приступая к завтраку, аллигатор. Она безотказно действовала на крутейших мачо, а этот слюнтяй, не вкусивший прелестей армейской жизни, мигом растаял и испарился, как ледяной кубик на солнцепеке. Мы сели.

Само собой разумеется, Сардж устроился рядом с девицей, а когда закинул руку на спинку стула, легонько коснулся ее руки. Он достал сигарету; наклонившись, чтобы поднести спичку, я услышал:

– Итальянка. Как же я сразу не понял? Благородную кровь не спрячешь. Ну, теперь-то я быстро возьму высоту.

Когда мы выпрямились, головы Сарджа и девушки оказались в футе друг от друга, а его голос зазвучал как саксофон – приглушенно и интимно:

– Bellissima giornata, Signorina… e doppo il cadere della notte… tu e io…[33]

Она лишь слегка шевельнула пальцами, и раскаленный пепел с ее сигареты упал на запястье Сарджу, я даже увидел, как съежились волоски. Он отдернул руку, а девушка посмотрела вдаль и поманила постового, что изнывал от скуки, прислонясь к церковной стене. Полицейский вскинулся и стукнул себя кулаком в грудь – не поверил, что красавица зовет именно его. Она улыбнулась, кивнула и снова изогнула пальчик.

Продолжения я не видел, так как быстрым шагом покинул площадь, спеша укрыться в толпе. Лишь разок оглянулся на наш столик и убедился, что у Сарджа тоже нашлась причина для срочного ухода.

На краю пьяццы стоял книжный магазин, стеллажи при входе ломились от прессы из миллиона стран. Я развернул перед своей физиономией французский нудистский журнальчик и глянул по-над верхним обрезом. Возле столика полицейский разговаривал с девушкой, нагибаясь так низко, что рисковал сломаться пополам. Кто-то сказал мне в самое ухо: «Тсс!» – и я подскочил как ужаленный. Это был Сардж, он улыбался и потирал руки.

– Отлично! Просто здорово! На этот раз она себя выдала. По эту сторону Железного занавеса ни одна уважающая себя девушка не станет вот так подзывать копа. Здесь не жалуют полицию.

– По-твоему, она русская?

– Нет. Югославка, самая настоящая. В общем, постой немного, и увидишь победный салют. Я только куплю сербохорватскую грамматику – где-то здесь она мне попадалась на глаза. – И он углубился в набитый книгами магазин.

А я, дожидаясь Сарджа, приуныл. Никак не избавиться было от сомнений: больно уж хитрая штука это закадривание по-европейски, смогу ли научиться хотя бы азам? У меня на родине, то есть в Эльмхерсте, Куинс, Нью-Йорк, все гораздо проще, а привычки длиною в жизнь ломаются нелегко. Это во-первых, а во-вторых, если Сардж «возьмет высоту», мне-то что с того обломится? Да шиш с маслом.

Наутро нам предстояло возвращаться в Неаполь первым же паромом, а в такую рань газетные киоски, я знал, будут закрыты. Поэтому купил «Роум америкен» и солидную кипу комиксов – будет что полистать в пути. Затем прошелся за угол, туда, где пешеходная дорожка нависала над обрывом. Красота-то какая! Синяя вода Неаполитанского залива, на горизонте видны Сорренто и Везувий. Сказка! И все же мне было одиноко, хотелось поскорей вернуться на родную рембазу, пропустить с ребятами кружку-другую пивка.

Что-то мягкое и шершавое скользнуло по моей руке, я оглянулся – и похолодел, словно меня посадили в бочку и засыпали сухим льдом.

Это был рукав зеленого мохерового джемпера. А джемпер обтягивал формы, которыми я любовался весь нынешний день.

Она. Стоит в шести дюймах от меня и смотрит на залив. Как будто одна-одинешенька на необитаемом острове.

А потом я увидел за ее спиной, в двух футах, Сарджа. И он давал мне знаки, то бишь кивал на девушку и показывал пальцем. Только теперь я понял, что не было у меня в жизни друга лучшего, чем этот парень. Целый день потратил, гоня на меня добычу и одновременно втемяшивая в мою тупую башку науку европейского обольщения. А теперь мне предстоит выпускной экзамен.

Но что же я должен делать? В горле пересохло напрочь, мозги кружатся, как рулетка, и заблаговременно выученные иностранные фразы центробежная сила вышвырнула из головы. Но давление на мою руку нарастает, и Сардж ждет – необходимо сказать какие-то слова. Повернув голову к девушке, я увидел коротенькие завитки волос на ее шее и уловил аромат духов.

– А ничего тут видок, правда? – пролепетал я. И тотчас задал новый вопрос: – Вам нравится кола?

Сардж застонал, повернулся и нырнул в ближайший бар, и оттуда донеслись его вопли:

– Виски! Con ghiaccio… due whiskies![34]

Я остался без педагога. Я растерялся. Я забыл абсолютно все, чему он меня учил.

Снова я взглянул на девушку, а она улыбалась мне. Влажные губы приоткрыты, зубы слепят белизной.

– Кола – это здорово, – сказала она. – Особенно тут, наверху. Если вы понимаете, о чем я.

Я заверил ее, что понимаю очень хорошо, и спросил, как насчет глотнуть колы прямо сейчас. Все это говорилось «на автомате» – сердце-то у меня не билось с самой первой секунды, да и легкие не дышали. Поблизости стоял лимонадный киоск, и, пока мы пили кока-колу, девушка рассказывала о себе, а моя матчасть постепенно возвращалась в штатный рабочий режим. Язык, правда, все еще заплетался, но это не беда – новая знакомая оказалась большой любительницей поболтать. Она из Хакенсака, была разок в Чикаго, но дальше никогда не заезжала. «А потом у тетки умер муж и все оставил ей, это просто невероятные деньжищи, и она затеяла кататься по Европе, но одной-то несподручно, вот и пристала как репей, будь моей компаньонкой, а я подумала-подумала и решила, ладно, почему бы и не отдохнуть, не развеяться, тем более что тетка обещала приодеть меня в Италии и…»

– Насчет отдохнуть-развеяться – не получается, да? – сочувственно спросил я и даже нашел в себе силы погладить ее по руке.

Девушка выпятила большую, алую, теплую губу и кивнула:

– В том-то и беда. Тетка из номера носу не кажет, у нее от солнца мигрень, а мне тут даже поговорить не с кем. Кругом волки плотоядные, что-то нашептывают без конца, а я ни словечка не понимаю, хотя и так ясно, чего домогаются.

Я кивнул и снова погладил. Уж я-то могу понять бедняжку – знаю, каково быть одному в чужой стране.