Джош ответил, не раздумывая:

– Я по профессии режиссер и способен определить настоящий талант. – Вспомните Джиларетту, одну из десяти самых знаменитых кобыл; она участвовала в сорока девяти скачках и две трети из них выиграла у жеребцов. А Далила и Франция, которые принесли хозяевам самый высокий доход среди всех кобыл? Обе всю свою жизнь выступали против жеребцов…

– Так что не сомневайтесь. – Ландри поднялся, давая понять, что интервью окончено. – Наша Жемчужина станет звездой.

Эми Спелдинг закрыла блокнот и выключила диктофон. Мужчины проводили ее до машины и некоторое время смотрели, как автомобиль катит по обсаженной кизилом гаревой дорожке.

В луисвиллском особняке, принадлежащем Робин Рэндольф Лоренс, подруге детства Клэй, которая теперь была замужем за луисвиллским банкиром Брюсом Тинсдейлом Лоренсом, Джош жил вместе с Клэй всю неделю, пока продолжались скачки.

– Только между нами. – Джош обернулся. – Каковы наши шансы?

Эдди Ландри опустил взгляд на свои новые щегольские ковбойские сапоги и, пнув ногой камень, пустил его кувыркаться по дороге.

– Мне почти семьдесят, – сказал он. – Всю свою жизнь я вожусь с лошадьми и наверняка могу сказать лишь одно.

– Что именно?

– Когда речь идет о скачках чистокровок, ни в чем нельзя быть уверенным.

Всю эту неделю Клэй Фитцджеральд держалась в тени, уклоняясь от контактов с прессой. Ей было очень неловко, что она, владелица трети паев Уиллоуз, приехала сюда с Джошем Льюисом и Жемчужиной Востока, которую любила, как никакую другую лошадь в своей жизни. Что же до Кайеннского Перца, участника скачек от Уиллоуз, то его подготовил к состязаниям Бак Смит, старинный друг Клэй, и это обстоятельство особенно смущало ее.

Положение усугублялось тем, что в Луисвилл на праздники приехала Санни Фитцджеральд и Клэй приходилось делать все возможное, чтобы избегать встреч с мачехой. Одри тоже была здесь вместе со своим новым мужем, известным нью-йоркским банкиром Лэдди Скоттом, однако ее брат, Бью Йейтс, по-прежнему находился в бегах.

Пока Джош и Эдди отвечали на вопросы корреспондента «Луисвилл курьер», Клэй пила с Робин кофе на кухонной лоджии.

– Может быть, задержитесь в Джентрис еще немного? – предложила Робин. – В полночь здесь собираются устроить потрясающее представление с фейерверками.

Клэй намазала масло на английскую булочку.

– Я бы рада, но мы порядком устали; к тому же появление Санни вынуждает меня поспешить с отъездом.

– А тебе не удалось разглядеть ее новое колечко с бриллиантом? Говорят, в нем целых двенадцать карат.

– Нет, конечно. – Клэй тряхнула головой. – Все, что имеет отношение к Санни, меня мало интересует.

– Вряд ли ты скажешь что тебе все равно, когда узнаешь последние новости: она снова выходит замуж.

– Шутишь! И кто же он?

– Портер Мэсон, один из самых богатых людей Кентукки, а может, и всей Америки.

– Неужели ликерный король? – Глаза Клэй изумленно расширились.

– Истинная правда. Джейн Белл рассказала мне вчера вечером, что между ними был бурный роман и вот наконец толстяк Мэсон покорен. Если слухи не врут, он весит больше трехсот фунтов.

– Ты, как всегда, преувеличиваешь, милая. – Муж Робин, появившись на пороге, с улыбкой посмотрел на жену. Он был хорош собой; высокий рост скрадывал полноту, а короткие черные волосы и румяные щеки делали его куда моложе своих лет. В честь завершения дерби он натянул зеленые брюки и полосатую спортивную рубашку. – Не пора ли нам на ипподром? Джош говорит, что опасаться больше нечего: в поместье не осталось ни одного газетчика, разве что кто-нибудь из них засел в почтовом ящике…

Клэй рассмеялась:

– Вы оба замечательно держались эту неделю. Не только приютили нас, но и стоически вытерпели все неприятности, связанные с нашим пребыванием. Зато теперь, обласканный вниманием прессы, Джош буквально раздувается от гордости.

– Мы тоже отлично развлеклись, развеяли скуку своей однообразной жизни. – Робин усмехнулась. – Ладно, давайте собираться, а то опоздаем.

В первую субботу мая конюх Жемчужины Востока Эл Батлер поднялся еще до рассвета. Он задал кобыле овса, потом вычистил стойло, окатил Жемчужину водой и вычесывал ее шерсть до тех пор, пока она не заблестела. Чуть позже приехал Эдди Ландри и осмотрел подковы Жемчужины. Затем кобылу растерли грубой тканью, проверили губные клейма, и ветеринар ипподрома взял у нее кровь на анализ. После того как Эл Батлер вместе с лошадью показался перед объективами зевак, он больше не расставался с Жемчужиной ни на минуту.

Наконец появился и жокей Мануэль Мальдонадо, облаченный в костюм цветов «Викторианы» – фермы Джоша Льюиса. Кепка его была изумрудно-зеленая, а рукава камзола украшал узор из повторяющихся инициалов Джоша «J» и «L». И все в стойле было выкрашено в эти цвета – от медицинской аптечки и попон до ведра с водой.

Как только в конюшне появился Джош, Жемчужина высунула морду из стойла и нетерпеливо заржала.

– Привет, крошка, – сказала, входя следом, Клэй и поцеловала лошадь в ноздри. – Как самочувствие? Наверное, хочешь пробежаться?

– Так точно, мэм. Сегодня она в отличной форме, резвая и бойкая, уж поверьте, – отрапортовал Эл Батлер.

– Вы только посмотрите на нее. Такая красотка, что хоть сейчас веди ее в гостиную.

– Не нравится мне, что Жемчужине достались первые ворота, – сказал Джош.

– Ничего страшного. По первой дорожке стартовали многие победители дерби, – успокоил его Ландри. – Бытует мнение, что ограда мешает скакуну, но я не видел ни одной лошади, которая налетела бы на забор. Я верю, первая дорожка принесет нам удачу.

Клэй тоже оделась в цвета Джоша – на счастье. На ней были черные замшевые башмаки, светло-желтые короткие штаны, схваченные резинкой у колен, и зеленая куртка из парашютного шелка. Сверху Клэй надела золотую цепочку, а на палец – кольцо-цветок с изумрудами и рубинами, которое отец подарил ей к окончанию школы.

Сквозь толпу к ним пробился комментатор Си-би-эс Хейвуд Хейл Броун.

– Считаете ли вы основным своим соперником Кайеннского Перца, победителя скачек «Блю Грасс» и серебряного призера «Вуд мемориэл»? – спросил он, когда все трое оказались в поле зрения телекамеры.

В ответ Джош только рассмеялся:

– Для нас все десять соперников – главные.

На ипподроме «Черчхилл-Даун» творилось что-то невообразимое: даже самые дорогие ложи оказались битком набиты людьми, напоминая летний кинотеатр. К половине шестого, когда закрывались кассы, на десять забегов были поставлены рекордные ставки общей суммой около пяти миллионов долларов.

Рысаков оседлали и собрали в паддоке. Послышались звуки песни «Мой старый дом в Кентукки», и лошадей торжественно повели к стартовым воротам.