— Сделай что-нибудь, Ники, — прошептала Ройан. — Мы должны сделать что-нибудь для него.

Николас посмотрел на нее и покачал головой. Глаза Ройан наполнились слезами, заструившимися по щекам. Они падали каплями дождя на лицо Тамре, разводя его кровь до цвета розового вина.

— Мы не можем просто сидеть здесь и смотреть, как он умирает, — запротестовала Ройан. При звуке ее голоса мальчик открыл глаза.

— У-у-ме… — прошептал он. Улыбка осветила его грязное, разбитое лицо. — Ты — моя мама. Ты такая добрая. Я люблю тебя, мамочка.

Слова оборвались, и все тело мальчика содрогнулось. На лице отразилась агония, он издал тихий придушенный крик и обмяк. Плечи перестали быть напряженными, голова скатилась набок.

Ройан сидела, держа голову Тамре и тихо плача, пока Николас не коснулся ее руки и не сказал:

— Он мертв, Ройан.

— Знаю, — кивнула она. — Он продержался столько, чтобы попрощаться со мной.

Харпер дал ей еще немного погоревать, а потом сказал:

— Надо идти, милая.

— Ты прав. Но так тяжело оставлять его здесь. Он был так одинок. И назвал меня мамой. Полагаю, Тамре и правда любил меня.

— Конечно, — заверил Николас, снимая голову мертвого мальчика с коленей Ройан и помогая ей подняться. — Подожди немного. Я похороню его так, как смогу.

Николас сложил руки Тамре на груди и сжал его пальцами серебряное распятие, висевшее на шее. Потом положил на труп груду камней, особенно на голову, чтобы до нее не добрались вороны и грифы.

Спустившись к Ройан, ждавшей у воды, Харпер перекинул сумку через плечо.

— Мы должны пойти, — сказал он Ройан.

Та вытерла слезы с лица тыльной стороной руки и кивнула:

— Я готова.

Они пошли вверх по реке, борясь с течением. Камнями завалило половину русла, и вся вода сочилась сквозь оставшийся разрыв. Когда они добрались до берега за пределами оползня, то вылезли из реки и, поднявшись по крутому берегу, выползли на уцелевшую часть дороги.

Здесь путники передохнули и огляделись. Река за оползнем стала красно-коричневой от глины. Даже если монахи в монастыре не слышали взрывов, поток грязной воды, несомненно, встревожит их. Они отправятся выяснить, что случилось, найдут тела, заберут их с собой и похоронят достойно. Эта мысль несколько утешила Ройан, пока они ковыляли по дороге. Впереди ждало еще два дня пути.

Ройан сильно хромала, но всякий раз, когда Николас предлагал помощь, отказывалась:

— Все в порядке, она просто плохо сгибается.

Ройан не дала баронету осмотреть колено и упорно шагала по дороге впереди него.

Почти весь день они прошли в молчании. Николас уважал горе Ройан и был благодарен за сдержанность. Он восхищался ее способностью молчать, не отгораживаясь от окружающих. Они поговорили только после полудня, расположившись на отдых рядом с тропой.

— Единственное утешение — теперь «Пегас» поверит, что мы надежно похоронены под камнями, и не будет нас искать. Мы можем двигаться, не тратя времени на изучение дороги впереди, — проговорил Николас.

Они расположились на ночлег под стеной ущелья, там, где тропа начинала подниматься вверх. Николас отвел Ройан в сторонку, к заросшей лесом лощине, и разжег маленький костерок, который не было видно с основного пути.

Здесь она наконец позволила осмотреть колено. Оно распухло и посинело, стало горячим.

— С таким нельзя ходить, — сказал Харпер.

— А у меня есть выбор? — спросила Ройан. Англичанин ничего не мог сказать в ответ. Он намочил бандану водой из фляги и замотал ногу туго, как мог, не нарушив при этом циркуляцию крови. Потом Николас нашел бутылочку брюфена в сумке и заставил Ройан принять две противовоспалительные таблетки.

— Мне уже лучше, — заявила она.

Они доели последнюю упаковку сухого пайка из сумки, а затем сели, сгорбившись, у огня. Беглецы тихо беседовали, все еще подавленные и потрясенные произошедшим.

— А что мы будем делать, когда доберемся до верха? — спросила Ройан. — Будут ли грузовики на месте? Охраняют ли их по-прежнему люди Бориса? Что случится, если мы снова столкнемся с «Пегасом»?

— У меня нет ответов. Давай решать проблемы по мере поступления.

— Я мечтаю об одном. Когда мы доберемся до Аддис-Абебы, я сообщу об убийстве Тамре и остальных эфиопской полиции. Я хочу, чтобы Хелм и его шайка заплатили за свои преступления.

Помолчав, Николас ответил:

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Что ты имеешь в виду? Мы были свидетелями убийства. Нельзя позволять им избежать правосудия.

— Помни, мы хотим вернуться в Эфиопию. Если сейчас устроим большой переполох, то все ущелье будет кишмя кишеть войсками и полицией. Это может положить конец нашим попыткам разгадать загадку Таиты и отыскать гробницу Мамоса.

— Об этом я не подумала, — задумчиво проговорила Ройан. — И все же это убийство, а Тамре…

— Знаю, знаю, — утешил ее Николас. — Но есть более действенные способы отомстить «Пегасу», чем попытаться сдать его эфиопскому правосудию. Подумай о том, что Ного работает на Хелма. Мы видели его в вертолете. У «Пегаса» есть подкупленный полковник армии. А кто еще работает на них? Полиция? Глава армии? Члены парламента? Пока мы не знаем.

— Об этом я тоже не подумала, — признала Ройан.

— Тогда давай будем думать как африканцы и возьмем пример с Таиты и его свитков. Будем хитрыми, как он. Не стоит торопиться обвинять кого попало. Лучше всего выбраться из страны тихонечко. Пусть все думают, что мы похоронены под камнями. К сожалению, это нам скорее всего не удастся. Но теперь надо быть сверхвнимательными и осторожными. Этого просто требуют обстоятельства.

Ройан долго смотрела на танец языков пламени, потом вздохнула и спросила:

— Ты сказал, что есть лучший способ отомстить «Пегасу». Что ты задумал?

— Все просто — я собираюсь похитить у них из-под носа сокровища Мамоса.

Впервые за этот длинный, ужасный день она рассмеялась.

— Да, ты прав! Тот, кому принадлежит «Пегас», настолько стремится захватить клад, что готов пойти на убийство. Будем надеяться, что исчезновение вожделенного предмета причинит ему столько же страдания, сколько он причинил нам.

Оба так устали, что проснулись, когда наполовину рассвело. Ройан попыталась встать и немедленно опустилась обратно со стоном. Николас подошел к ней, и она не стала возражать, когда он положил ее голую ногу себе на колени.

Развязав бандану, англичанин нахмурился. Колено распухло почти вдвое, а синяк стал цвета сливы или спелого винограда. Харпер снова смочил ткань, перевязал колено и заставил Ройан выпить две последние таблетки брюфена. Потом он помог ей подняться.