И в любом случае это было самым важным, чему следовало учиться.

В результате исключений круг сузился до трех областей – социальная работа, гостиничный сервис и педагогика дошкольного образования.

– Гоша, – спросила я в итоге, – тебе больше нравится со взрослыми общаться или с детьми?

– Конечно, с детьми! С такими маленькими, как наша Даша, – он не задумался ни на секунду.

Ближе всего к нам оказался колледж «Черемушки». По отзывам посмотрели – и Гоше, и мне он понравился. Больше даже не пытались никуда подавать документы. Поехали сразу в педагогический университет, МПГУ, к которому прикреплен колледж. И там выяснили, что никаких льгот на обучение у Гоши нет. Сиротам в колледжах Москвы в тот год их отменили. По баллам аттестата, несмотря на все наши усилия, Гоша, разумеется, на бюджет не проходил. Пришлось идти на коммерческой основе и платить сто двадцать тысяч рублей в год – к счастью, со второго года нам уже сделали скидку. К слову, рядом с домом – всего три остановки на автобусе – находился строительный колледж, куда Гоша мог бы пойти на специальность «реставратор», причем на бюджет – конкурса не было никакого. Там готовы были взять и еще платили бы стипендию как ребенку-сироте. Но мы решили, что заниматься нужно тем, что любишь. По их с Дашей Маленькой отношениям было видно, что из идеи стать педагогом дошкольного воспитания выйдет толк.

Оставалось только проработать последствия депривации и жизни в системе. Для этого у Гоши была я и были, к счастью, психологи фонда.

Гоша поначалу очень плохо справлялся с ситуациями, когда Даша уставала и начинала капризничать. Он не мог удержаться на позиции взрослого, у него автоматически включался собственный детский опыт, и он, не успев включить голову, пытался шлепнуть ребенка по попе. Другого метода решения вопроса тогда еще просто не знал. Конечно, я моментально оказывалась рядом – утешала Дашу, выставляла за дверь Гошу и потом разговаривала с ним.

Это были ситуации, в которых мне самой было сдержаться труднее всего. У меня включался инстинкт защиты маленького ребенка. И была адская смесь эмоций: душевная боль за Гошу, его поломанное детство и чувство вины за испытания, которые выпали Даше Маленькой с приходом приемных подростков.

Гоша долго не мог усвоить, что отношения строятся на уважении и доверии, а не на боли и страхе.

– Она по-другому не понимает! – воспроизводил он чей-то чужой текст.

– Ты ее избаловала! Что из нее вырастет?! – учил он меня воспитывать Дашу. – Ее надо наказывать!

Забегая вперед, понадобилось не меньше трех лет непрерывных разговоров, учебы в педагогическом колледже и массы умных книг по детской психологии, которые я давала Гоше читать дополнительно или просто пересказывала, чтобы полностью изменить эти опасные установки. С ними идти к дошколятам точно было нельзя: опыт отношений с Дашей, «тренировочным ребенком», как Гоша ее называл, красноречиво об этом говорил.

Счастье, что Даша Маленькая обладает гигантским великодушием и не держит обиды на Гошу. Тем более она знает – мы с ней обсуждали это не раз, – что Гоша раньше просто не умел по-другому. Его самого так «воспитывали» в детстве, и он запомнил. Обижали, наказывали, шлепали по попе. Только постепенно Гоша понял, что с детьми так нельзя.

Хорошо, что к началу педагогической карьеры сын усвоил новые способы действия в ситуациях, которые утомляют или раздражают его. Стал гораздо сдержаннее, спокойнее и мудрее.

Сложно преодолеть неблагополучные установки, которые закладываются в ребенка с раннего детства. Если отношения с ним строились на боли и страхе, подрастая, он будет использовать именно эту модель в общении с теми, кто слабее. Единственный способ добиться уважения и доверия – непрерывно демонстрировать их по отношению к нему самому.

Дурные привычки

Чем дольше мы жили вместе, тем больше Гоша расслаблялся. Прежние привычки шаг за шагом брали свое, а игра в «хорошего мальчика» осталась далеко в прошлом. Конечно, мы обсудили, что пить, курить, воровать в нашем доме и за его пределами нельзя категорически. Но с курением оказалось особенно сложно – подростки находили укромные места в поселке и, прячась от нас, дымили там. Несмотря на жвачки и тонны туалетной воды, запах мы улавливали безошибочно. Однако ни разговоры, ни увещевания, ни штрафы в нашем конкретном случае не помогали. Бросить курить Гоша все равно не смог, как мы ни старались. У девочек история с сигаретами то затухала, то возобновлялась. Они держались по нескольку месяцев, потом снова срывались, и все начиналось сначала.

Нервничала я по этому поводу страшно. Было больно от того, что мои дети собственными руками гробят свое здоровье. А потом силы мои иссякли. В тот момент, когда Гоше и Нэлле исполнилось восемнадцать, я поняла, что не выдерживаю больше этой войны: либо загремлю в психушку из-за несчастных сигарет, либо мне придется отпустить ситуацию. Я выбрала второй вариант. Категорический запрет на курение в доме и в нашем присутствии остался. Остального – запаха дыма, зажигалок, выпадающих из карманов, мы после совершеннолетия детей старались не замечать. Решили, что собственное здоровье тоже чего-то стоит, а курение – это меньшее из всех возможных зол.

Гораздо нетерпимее относились в нашей семье к воровству. Но, кроме Гоши, никто этой дурной привычкой не страдал, да и он довольно долго держался. Из магазинов ничего не таскал, в семье тоже проходил мимо сумок и кошельков, которые лежали на своих привычных местах: мы никогда ничего не прятали. Целый год вел себя как паинька. Тем более, у него теперь были собственные карманные деньги. Какой смысл воровать? Но потом не удержался и несколько раз подряд – эти случаи шли один за другим – взял деньги без спросу. Аргументы были железными: «Девчат же хочется угостить – у меня как раз тогда девушка появилась. Я джентльмен».

Первый раз в семье это было, когда Гоша увидел в ванной комнате на полке полторы тысячи рублей. Он тут же подумал: «О, значит, они никому не нужны, о них забыли. Лежат тут, пылятся». Гоша взял деньги и стал мечтать – сам потом в этом признался – как будет их тратить. Однако буквально за пять минут обнаружилось, что вся сумма, которую я дала Нэлле на продукты, чтобы она сходила в магазин, куда-то пропала. Пока она в ванной красила ресницы, положила купюры на полку и забыла. Вышла из дома, вспомнила о них и тут же вернулась.

– Я не брал! – Гоша таращил на нас с Нэллой глаза.

– А куда полторы тысячи делись?

– Просто переложил, и все, – возмущался он.

– К себе в карман? – Я уже не знала, то ли смеяться, то ли плакать.

– Ну, конечно! – ребенок стал разыгрывать перед нами свой любимый спектакль. – Я же вор! Давай сразу Гошку во всем обвинять!

В тот раз он недолго возмущался – вытащил деньги из кармана и отдал. Нэлла спокойно пошла в магазин, а я осталась с Гошей ради прочтения лекции о вреде воровства для семейных отношений и не только. По-моему, он тогда не сильно впечатлился. Но я решила, что если сам признался и быстро отдал, значит, и прошлый тяжелый опыт, и многие разговоры чему-то да научили. На страже поступков уже будет стоять собственная совесть. Но не тут-то было.