— Да? Я думал, что для сезона, когда любуются цветущей сакурой, уже поздновато. Конечно, они хороши и после расцвета?

— Мы никогда не можем ничего сказать про стариков, у них своя голова, и они по-другому смотрят на вещи, не так ли? Но у нее неважно со здоровьем. Я беспокоюсь о ней. Ей надо быть очень осторожной, она легко простужается.

— То же самое с моей матерью. Надо следить за здоровьем стариков. — Торанага отметил про себя, что надо послать срочное письмо, напомнить аббату, чтобы он тщательно следил за здоровьем старухи. Если она умрет в монастыре, впечатление будет ужасное. Он должен будет стыдиться перед всей империей. Все дайме поймут, что в сложной игре за власть он использовал беспомощную старуху, женщину, мать своего врага, как заложницу и не оправдал возлагаемой на него ответственности. Взятие заложника действительно было опасной игрой. Ишидо почти ослеп от ярости, когда узнал, что его мать, почитаемая им, была в замке Торанаги в Нагое. Полетели головы. Он немедленно привел в действие планы войны с Торанагой и принял важное решение — произвести осаду Нагои и уничтожить дайме Кацамаки, на чьем попечении она была это время, и началась война заложниками. Наконец было послано частное письмо аббату через посредников, что, если она не будет выпущена из монастыря невредимой через двадцать четыре часа, Нага, единственный сын Торанаги, которого можно было захватить, и любая из его женщин, которых можно будет взять в плен, отправятся в деревню прокаженных, где их будут кормить, поить и дадут ему одну из их проституток. Ишидо знал, что, пока его мать находится во власти Торанаги, он должен ходить с большой осторожностью. Но он дал также понять, что, если его мать не будет отпущена, он ввергнет империю в ад.

— Как госпожа, ваша мать, господин Торанага? — вежливо спросил он.

— У нее все очень хорошо, благодарю вас, — Торанага позволил себе показать, как он счастлив при мысли о своей матери и о бессильной ярости Ишидо. — Она замечательно выглядит для своих семидесяти четырех лет. Я только надеюсь, что и я буду так же силен в ее возрасте.

«Тебе пятьдесят восемь, Торанага, но ты никогда не достигнешь пятидесяти девяти», — мысленно пообещал себе Ишидо.

— Пожалуйста, передайте ей мои самые наилучшие пожелания долгой счастливой жизни. Спасибо и извините, что я был так навязчив. — Он поклонился с величайшей вежливостью и потом, с трудом удерживая все возрастающую радость, добавил: — О, да, важная вещь, из-за которой я хотел повидать вас: последнее официальное собрание регентов откладывается. Мы не встретимся сегодня вечером.

Торанага продолжал сохранять улыбку на лице, но внутри он окаменел.

— О? Почему?

— Господин Кийяма болен. Господин Судзияма и господин Оноши согласились с отсрочкой. Я тоже. Несколько дней не играют роли, не так ли, при таком важном решении?

— Мы можем провести встречу без господина Кийяма.

— Мы согласились с тем, что нам не следует делать этого. — Глаза Ишидо насмехались.

— Официально?

— Вот наши четыре голоса с печатями.

Торанага закипал. Любая отсрочка представляла для него огромную опасность. Мог ли он обменять мать Ишидо на согласие на немедленную встречу? Нет, потому что потребовалось бы слишком много времени на отправку приказов и он потерял бы большое преимущество из-за пустяка.

— Когда будет проведена встреча?

— Я так понял, что господин Кийяма поправится к завтрашнему дню или, может быть, на следующий день.

— Хорошо. Я пришлю моего личного врача осмотреть его.

— Я уверен, что он примет его. Но его личный врач запрещает ему принимать посетителей. Болезнь может быть заразной, не так ли?

— А что за болезнь?

— Не знаю, мой господин. Это все, что мне сказали.

— Доктор — иностранец?

— Да. Я так понял, что это главный врач христиан. Христианский доктор-священник для дайме-христианина. Наши недостаточно хороши для такого важного дайме, — сказал Ишидо с насмешкой. Беспокойство Торанага увеличилось. Если бы доктор был японец, он бы мог сделать многое. Но с христианским доктором — несомненно, иезуитским священником — идти против одного из них или даже пересекаться с одним из них — это могло объединить всех христиан-дайме, а он не мог допустить такого риска. Он знал, что его дружба с Тсукку-сан не поможет ему в борьбе с христианскими дайме, Оноши или Кийяма. В интересах христиан было выступать единым фронтом. Скорее он должен сблизиться с ними, христианскими священниками, определить их положение, чтобы установить цену их сотрудничеству. «Если Ишидо действительно объединился с Оноши и Кийяма — и все христиане-дайме пойдут за этими двумя, если они действуют все вместе, тогда я изолирован, — подумал он. — Тогда мне остается один путь — выполнить план „Малиновое небо“».

— Я навещу господина Кийяма послезавтра, — сказал он, называя крайний срок.

— А зараза? Я никогда бы не простил себе, если бы с вами что-нибудь случилось, пока вы здесь, в Осаке, мой господин. Вы наш гость. Я вынужден настаивать, чтобы вы не ходили.

— Вы можете успокоиться, мой господин Ишидо. Зараза, которая свалит меня, еще не появилась на свет, не так ли? Вы забыли предсказание провидца. — В китайском посольстве, которое приезжало к Тайко восемь лет назад, пытаясь развязать японско-корейско-китайскую войну, был известный астролог. Этот китаец предсказал много вещей, которые впоследствии подтвердились. На одном из роскошных официальных ужинов Тайко просил предсказателя определить время смерти нескольких своих советников. Астролог предсказал, что Торанага умрет от меча в среднем возрасте. Ишидо, известный завоеватель Кореи, или Чозена, как называли эту страну китайцы, — умрет без болезней, старым человеком, его ноги твердо стоят на земле, он самый известный человек своего времени. Но сам Тайко умрет в своей постели, уважаемым, почитаемым, в старости, оставив здорового сына. Это так обрадовало Тайко, который был еще бездетным, что он решил отпустить посольство обратно в Китай, а не убивать их, как собирался сначала, за их оскорбления в первые встречи. Вместо того чтобы торговаться за мир китайский император через свое посольство только получил предложение «называть его королем государства Ва», как китайцы называли Японию. Поэтому он послал их домой живыми, а не в маленьких ящиках, которые уже приготовил, и возобновил войну против Кореи и Китая.

— Нет, господин Торанага, я не забыл, — сказал Ишидо, очень хорошо помня все это. — Но зараза может быть очень обременительной. Вы можете заболеть сифилисом, как ваш сын Небару, извините, или стать прокаженным, как господин Оноши. Он еще молод, но так страдает. О да, он так страдает.

Торанага был моментально выведен из равновесия. Он очень хорошо знал вред, причиняемый этими болезнями. Небару, его старший из оставшихся в живых сын, получил эту болезнь, когда ему было семнадцать лет — десять лет назад, — и все усилия докторов — японских, китайских, корейских и христианских — не вылечили болезнь, которая уже отразилась на нем, хотя и не убила. «Если я захвачу всю власть, может быть, — пообещал себе Торанага, — я смогу вылечить эту болезнь. Неужели это действительно идет от женщин? Как женщины получают ее? Как это можно лечить? Бедный Небару, если бы не сифилис, ты был бы моим наследником, потому что ты лучший солдат, лучший правитель, чем Судара, и очень умный. Ты должен был сделать много плохого в своей прежней жизни, чтобы нести такую большую ношу в этой».