Он тоже ехал без седла, довольно неловко, и пинал свою несчастную лошадь, пока она не подвезла его на расстояние крика.

— Куда ты едешь? — сердито проорал он. — И чем ты думаешь — разбросала свои мысли и чувства по всем скалам? Это не владения Каттера. Тут есть чудовища и дикие, злые люди. Ты дождешься, что тебя убьют.

Файер не слышала его, потому что при виде его разных глаз вдруг скатилась с лошади и ринулась к нему с ножом в руке, хотя до этого момента не осознавала, что нож у нее вообще есть.

Его лошадь выбрала этот самый миг, чтобы сбросить мальчика со спины в сторону Файер. Он кулем упал на землю, поднялся на ноги и побежал прочь от нее. Последовала неуклюжая погоня через трещины в земле, а потом безобразная потасовка, которую она не выдержала, потому что слишком быстро выдохлась. Нож выскользнул из пальцев и провалился в широкую щель в земле. Мальчишка оттолкнул ее и поднялся на ноги, давясь словами.

— Ты обезумела, — сказал он, коснувшись рукой пореза на шее и неверяще разглядывая перепачканные кровью пальцы. — Возьми себя в руки! Я не за тем гнался за тобой всю дорогу, чтобы драться. Я пытаюсь тебя спасти!

— Твоя ложь меня не обманет! — хрипло крикнула она, превозмогая боль в горле от дыма и обезвоживания. — Ты убил Арчера.

— Арчера убил Джод.

— Джод — твое орудие!

— Ой, ну перестань, — сказал он, нетерпеливо повышая голос. — Только ты и можешь это понять. Арчер был слишком силен разумом. У тебя тут прямо все королевство такое, правда; детей с пеленок учат закрывать разум от чудовищ?

— Ты не чудовище.

— Разницы никакой. Ты отлично знаешь, как много людей мне пришлось убить.

— Нет, — сказала она. — Не знаю. Я не такая, как ты.

— Может, и не такая, но ты все же понимаешь. Твой отец был таким, как я.

Файер уставилась на мальчишку, на его чумазое лицо, колтун грязных волос, рваную, окровавленную одежду, которая была ему велика, будто он снял ее с одной из своих жертв, найдя на землях Каттера не обгоревшее тело. Его разум бился о ее, мерцая своей чуждостью, дразня непостижимостью.

Кем бы он ни был, он не был чудовищем. Но разницы никакой. Так вот, значит, зачем она убила Кансрела — чтобы вот такое создание могло подняться к власти на его место?

— Что ты такое? — прошептала она.

Он улыбнулся. Даже на грязном лице улыбка его была обезоруживающей, довольная улыбка маленького мальчика, который горд собой.

— Я из тех, кого называют Одаренными, — сказал он. — Раньше меня звали Иммикер. Сейчас я — Лек. Я пришел из королевства, о котором ты не слыхала. Там нет чудовищ, зато есть люди с разноцветными глазами, у которых есть всевозможные способности, любые, какие можешь вообразить, — прясть, танцевать, сражаться на мечах, и всякие способности разума тоже. И нет ни одного Одаренного, кто был бы так же могущественен, как я.

— Твоя ложь меня не обманет, — машинально сказала Файер, ощупывая пространство вокруг себя в поисках лошади, и та подошла, позволив ей на себя опереться.

— Я не придумываю, — сказал он. — Такое королевство есть. На самом деле, целых семь королевств, и ни одно чудовище там не докучает людям. Что, конечно, значит, что мало кого из них научили укреплять свой разум так, как здесь, в Деллах. Деллийцы куда сильнее разумом, это раздражает.

— Если деллийцы тебя раздражают, — прошептала она, — возвращайся, откуда пришел.

Улыбаясь, он пожал плечами:

— Я не знаю, как вернуться. Туда ведут туннели, но я не смог их найти. И даже если бы нашел, я не хочу. Здесь столько возможностей, столько открытий в медицине, и в технике, и в искусстве. И столько прекрасного — чудовища, растения — ты хоть понимаешь, какие необычные здесь растения, какие чудесные снадобья? Мое место здесь, в Деллах. И вообще, — сказал он с ноткой презрения в голосе, — не воображай, что мне довольно руководить пошлым торгашеством Каттера тут, на задворках королевства. Мне нужна Столица с ее стеклянными крышами, больницами и прекрасными мостами, которые светятся ночи напролет. Мне нужен король, кто бы им ни оказался, когда завершится война.

— Ты работаешь на Мидогга? На чьей ты стороне?

Он небрежно повел рукой.

— Мне все равно, кто победит. Зачем вмешиваться, когда они оказывают мне любезность, изничтожая друг друга? Но ты, неужели ты не видишь, какое место я отвел тебе в своих планах? Знай, это была моя идея — украсть тебя. Я следил за всеми шпионами и руководил похищением и не позволил бы Каттеру продать тебя или разводить чудовищ. Я хочу быть твоим партнером, а не хозяином.

Как устала Файер ото всех, от каждого в этом мире, кто хотел ее использовать.

— Не использовать тебя, а сотрудничать, чтобы управлять королем, — сказал мальчик, и она вздрогнула от смятения, не ожидав, что он умеет читать мысли. — И я не лезу в твои мысли, — нетерпеливо сказал он. — Я тебе уже говорил, ты испускаешь вовне каждую мысль и чувство. Соберись. Вернись со мной. Ты уничтожила все мои ковры и гобелены, но я тебя прощаю. Один угол дома еще сохранился. Я расскажу тебе о своих планах, а ты можешь рассказать мне все о себе. Для начала — кто порезал тебе шею. Это был твой отец?

— Ты ненормальный, — прошептала Файер.

— Я прогоню своих людей, — продолжал он, — обещаю. Каттер и Джод уже и так мертвы — я их убил. Будем только мы вдвоем. Больше никакой вражды. Будем друзьями.

От осознания, что Арчер погиб, защищая ее от этого глупого, сумасшедшего недоразумения, невыносимо разрывалось сердце. Файер закрыла глаза и прижалась лицом к крепкой ноге лошади.

— Где эти семь королевств? — тихо спросила она.

— Не знаю. Я провалился в гору и оказался здесь.

— А это в порядке вещей в тех королевствах, откуда ты вывалился, чтобы женщина объединялась с противоестественной силой, которая убила ее друга? Или это только ты со своим микроскопическим сердцем мог такое предположить?

Он не ответил. Открыв глаза, она обнаружила, что его улыбка осторожно превратилась в нечто неприятное, по форме напоминавшее улыбку, но по ощущениям иное.

— В этом мире нет ничего противоестественного, — сказал он. — Противоестественное — это то, чего не может случиться в природе. Я случился. Я естественный, и то, чего я хочу, тоже естественно. Власть твоего разума и твоя красота, даже когда ты две недели валялась на дне лодки, покрытая грязью, с фиолетово-зеленым лицом — твоя неестественная красота естественна. Природа ужасает. К тому же, — продолжил он, сияя странной улыбкой, — как мне видится, наши сердца не так уж различны по размеру. Я убил своего отца. Ты убила своего. Это ты сделала от полноты сердца?

Файер смутилась: это был жестокий вопрос, и один из ответов на него — «да», но это полная бессмыслица. Она слишком одурела и ослабла для логического мышления. Надо защищаться нелогичностью, нелогично подумала она. Нелогичность всегда была присуща Арчеру, хоть он никогда этого и не замечал.