Рыбины принялись биться о дно. Гребцы с криками повалились на пол, побросав весла. Еще один мощный удар, звуки падения и ругательства, а потом кошмарный голос мальчишки.

— Джод, — сказал он. — Выстрели в нее еще раз. Она очнулась, и это ее рук дело.

Бедро обожгло что-то острое. «Ну и хорошо», — подумала она, соскальзывая во тьму. Какая польза в том, чтобы утопить их, если так она утонет сама.

Очнувшись, Файер схватилась за сознание ближайшего к мальчишке гребца, проткнула туманное облако и овладела его разумом. Заставила его встать, бросить весло и ударить мальчишку в лицо.

Его кошмарный крик словно когтями проскрежетал по мозгу.

— Стреляй, Джод, — прохрипел он. — Нет, в нее. Стреляй в чудовищное отродье.

«Ну, конечно, — подумала она, чувствуя, как кожу пронзает дротик. — Нужно завладеть лучником. Я совсем не соображаю. Они опаивают меня дурманом, чтобы я не могла думать».

Она провалилась в забытье под дрожащие от боли и ярости всхлипы мальчишки.

На этот раз ей казалось, что ее кто-то мучительно выдирает из темноты. Тело вопило от боли, голода, тошноты. «Уже долго, — подумала Файер. — Они травят меня уже очень долго. Слишком долго».

Ее пытались кормить чем-то вроде мясного пирога, растертого до состояния каши. Она подавилась.

— Двигается, — сказал мальчишка. — Стреляй.

На этот раз Файер схватилась за лучника, проткнула туман, попыталась заставить его прицелиться в мальчишку, а не в нее. Послышались звуки борьбы, а потом детский крик:

— Я ваш защитник, дурак! Я о вас забочусь! Это в нее ты должен стрелять!

Укол в руку.

Тьма.

Она вскрикнула. Ее тряс мальчишка. Открыв глаза, Файер обнаружила, что он склонился над ней, занеся руку будто для удара. Они уже пристали к берегу, и она лежала на камне. Было холодно, и солнце светило слишком ярко.

— Просыпайся, — рычал он, прожигая ее взглядом разноцветных глаз — такой маленький, но полный злобы. — Просыпайся, вставай и иди. А если вздумаешь мешать мне или моим людям, клянусь, я так тебя изобью, что никогда болеть не перестанет. Не верьте ей, — внезапно и резко бросил он своим спутникам. — Вы доверяете только мне. И делаете, что я скажу.

Нос и скулы мальчишки казались одним сплошным синяком. Файер подтянула колени к груди и лягнула его в лицо. Когда он закричал, схватилась за сознания окружающих и постаралась встать, но была слишком слаба и измотана и шаталась, словно стояла на чужих ногах. Глухим от слез голосом он выкрикнул несколько приказов, и один из его людей скрутил Файер, заломил ей руки за спину и схватил за горло.

Кровь и слезы перемешались на лице мальчишки. Он с размаху ударил ее ладонью по носу, и, вынырнув из потока сокрушительной боли, она обнаружила, что плачет.

— Перестань, — прошептал он. — Перестань сопротивляться. Ты будешь есть, будешь идти, будешь делать, что я говорю, и каждый раз, как кто-то из моих людей обратится против меня, каждый раз, меня клюнет птица, каждый раз, когда белка как-нибудь не так перейдет мне дорогу, я буду делать тебе больно. Поняла?

«Не выйдет, — яростно послала она ему мысль, задыхаясь. — Твои слова на меня не действуют».

Сплюнув кровь на снег, он угрюмо поглядел на нее, а потом снова отвернулся к тропе.

— Значит, я найду другие способы.

На самом деле, ей не хотелось, чтобы тело болело еще сильнее, чем сейчас. И чтобы ее снова усыпляли, тоже не хотелось, хотя сон обещал умиротворяющую темноту, в то время как бодрствование — жизнь в теле, вырезанном и выточенном из цельного куска боли.

Чтобы выбраться, необходимо контролировать свой разум. Поэтому она стала делать то, что мальчишка говорил.

Они шли по крутым каменистым склонам, то и дело минуя водопады и ручьи, и Файер подумала, что, вероятно, та вода с большими рыбинами была Крылатой рекой. Скорее всего, они шли на веслах на запад, а теперь забирались на север, прочь от реки, куда-то в район Больших гор.

Впервые самостоятельно сидя за едой, она понюхала краешек своих безнадежно испорченных пурпурных юбок и взяла его в рот. На вкус он был не особо чистым, но и не соленым. Это подкрепило ее теорию. Вода, в которой она так долго провалялась, была речной, а не морской.

Уже через несколько минут, опорожняя несчастный измученный желудок после попытки поесть пирога, она вдруг поняла, насколько смешны ее попытки научного анализа. Конечно, ее везут к северу от реки, на запад Больших гор. Чтобы понять это, не обязательно проводить тест на соленость. Ее, скорее всего, везут к Каттеру, а она прекрасно знала, где живет кансрелов поставщик чудовищ.

Мысли о Каттере заставили ее вспомнить Малыша, и она пожалела, что его нет рядом, а потом, в ту же самую секунду, обрадовалась этому. Хорошо, что она одна, что поблизости от этого мальчишки нет никого из тех, кто ей дорог.

Ей выдали крепкие ботинки, ткань, чтобы укрыть волосы, и роскошную шубу из белого кроличьего меха. Эта красивая вещь очень странно смотрелась в сочетании с ней самой и с ее платьем, покрытыми грязью, и казалась самым неподходящим нарядом для долгого похода. По вечерам, когда они устраивались на ночлег, один из ее спутников, Саммит, у которого были нежные руки, добрый голос и круглые пустые глаза, осматривал ее нос и говорил, что и в каком количестве следует есть. Через пару дней ей удалось удержать пищу в желудке, что очень помогло вернуть ясность ума. Из того, как мальчишка разговаривал с Саммитом, она поняла, что тот — целитель. А еще — что ее разбудили только потому, что Саммит сказал: ей опасно и дальше находиться в отупляющем опьянении.

Значит, им требуется, чтобы она была жива и относительно здорова. Что кажется вполне естественным, раз она — чудовище, а они — контрабандисты.

Файер начала проводить эксперименты.

Вошла в разум одного из мужчин — для начала, Саммита — проткнула туман и принялась наблюдать за тем, как его собственные мысли льются обратно в голову. Совсем скоро мальчишка снова напомнил своим марионеткам, что ей нельзя доверять, что он их единственный друг и защитник. От его слов, произнесенных голосом, который Саммиту, кажется, не причинял такой боли, как ей, туман снова просочился, а потом заструился, клубясь, в разум целителя.

Поначалу ей показалось странным, что сила мальчишки — в словах и в голосе, а не в разуме. Но чем дольше она размышляла, тем больше приходила к выводу, что это не так уж удивительно. Она ведь тоже может околдовывать телом. А некоторых людей — одним только лицом или лицом в сочетании со словами, сказанными определенным тоном — тоном притворных обещаний. Или волосами. Все это — составляющие ее силы. Возможно, и с ним похожая история.

А еще его сила была заразна. Если мальчишка с кем-нибудь разговаривал, а тот передавал его слова Саммиту, то туман через этого кого-то переползал к Саммиту. Это объясняло, каким образом лучнику удалось заразить ее стражей.