...Вся пойма Калки, от края и до края, насколько хватало глаз, кишела людьми. С высоты угора они напоминали выкованных из металла блох, густо усеявших бурую шкуру необъятного зверя.

Солнце окрасило бледной сукровью свинцовые заструги измолоченной копытами реки; высветило многочисленные ручьи, красневшие в вытоптанной земле кровавыми жилами. И по ним хлюпали и чавкали сапоги, колёса, копыта несметного воинства.

...Татар было больше, чем много... А они всё выезжали и выезжали из лабиринтов холмов: облегчённая конница сменяла тяжёлую... Лёгкие всадники были облачены в толстые кожаные доспехи, натёртые (от рубящих ударов) бараньим салом; имели кривую саблю, боевой топор, аркан, короткое копьё и два лука — для стрельбы ещё и тяжёлыми стрелами; колчаны их были черны от стрел. Воины тяжёлой конницы, помимо всего прочего, обладали также и длинным копьём, имели прямой меч, стальной шлем, китайские латы или кольчугу. Кони были защищены доспехами из толстой кожи яков и буйволов, обшитыми железной броней.

Таких татарских воев Мстислав ещё ни разу не видывал. Только теперь он стал разуметь, с кем прежде сталкивались его дружины. То была «саранча», быстроногие отряды летучей конницы, что атаковала первой, а затем ложным отступлением заманивала уверенного в своей победе противника под сокрушительный удар главных сил.

Ясным Мстиславу стало и то, отчего враг был столь скор и неуловим. Монголы передвигались стремительно, регулярно пересаживаясь в пути на свежих коней, которых по закону Чингизхана у каждого воина было не менее трёх.

...Князь перевёл потрясённый взгляд на ближние татарские рубежи, густившиеся прямо под ним, у подножия пологого, подернутого серебристыми метёлками ковыля склона. Здесь, ожидая приказа, развернулись плотные ряды свежего татарского войска.

Всадники застыли в грозном молчании; неподвижно стояли и их крепконогие, низкорослые кони, ноздря к ноздре. В глазах Мстислава выпукло и рельефно отразились железные шлемы, чешуйчатые кирасы, кривые клинки в руках... И тысячи напряжённых глаз, заживо пожирающих его хищными взглядами.

— Святый Крепкий! Да сколь же сей нечисти? — Удалой, будто околдованный злыми чарами, сосредоточенно взирал на вражьи полчища и судорожно итожил: — Сорок... шестьдесят полков? Сто?! Более?..

— Э-эй! Шо та-а-ам, княже-е? — далёким отголоском, будто из совсем другого мира, долетел голос Степана Булавы... и сиротливо потонул, не услышанный в рёве волов и мулов, верблюдов и лошадей, в надсадном скрипе кибиточных колёс...

«Вот она татарская западня!.. Вот где проросла поганая, окаянная сила... таясь до последнего гиблого часу! А те охвостья, что жалили стрелами и разлетались оводами по степи от Днепра, так — приманка... бесовский изворот, коварное штукарство!»

Мстислав в отчаяньи куснул ус; страх и восхищение — оба эти чувства клокотали в его душе, превращаясь в чёрный взвар паники. В воздухе запахло смертью, а подо лбом бухал набат: «Твою мать!.. Так споткнуться! Дать маху! Самому привести в волчье логово своих преданных витязей под железные когти и клыки! Где выход? Где путь к вызволению? Как выиграть время? Упредить и собрати в стальной кулак все дружины русичей, растянутые по Дикой Степи? Эх, улита, когда доползёшь! Наших-то ежли всех до кучи собрати, не жиже будет! Но чёрт в костёр! — мгновения дёргались загнанными ударами сердца. — Какого рожна мы все порознь!.. Зачем не сбиты в одну такую же гвоздящую силищу?! Эх, кабы денёк отсрочки, встали бы все одним меченосным щитом! Тогда держись, татарва!» — мгновенно вспыхнуло и пронеслось в голове галицкого князя. От его глаз не укрылось движение в передних рядах врага. Он видел, как всадник с чёрной узкой бородой, закинутой за ухо, облачённый в серебрёные доспехи, подал знак. И тотчас от рогатого бунчука с пятью конскими хвостами отделился закованный в броню воин и с диким гиканьем помчался прямо на него.

...Широкогрудый монгольский конь рыжечалой261 масти стремительно и неудержимо нёс на себе огромного — косая сажень в плечах — тургауда.

Мстислав бросил через плечо прощальный взгляд: там, внизу, по другую сторону кургана, затаив дыхание, на него, как на икону, как на Спас, с надеждой взирали русские дружины. Вся дотоле пустынная долина обросла теперь точно слитыми из серебра и красной меди рощами копий, панцирями, кольчугами и червонными щитами его верных полков.

...Хлопали на буковых древках знамёна и стяги волынцев, ростовцев и галичан, пестрели розовым и жёлтым значки половцев, но не было среди всего этого буйного соцветия его — Ярого Ока![262]

...Удалой преобразился от нахлынувшей ярости. Лик его помолодел, зарделся румянцем, как на морозе. Очи вспыхнули гневным, боевым пламенем.

— Храни нас Бог! За Русь! Отцу и Сыну!.. — Рука со свистом вырвала из ножен суздальский булат; на строгой полосе широко и продольно вспыхнула голубая слепящая молния.

Мстислав едва тронул удила, как жеребец, захваченный предчувствием сшибки, рванул чёртом и понёс, забирая вовсю. Всё окрест всколыхнулось, встало на дыбы и слилось в одну рябую метель. Но Удалой теперь видел только одно — летевшую ему навстречу смерть.

...Монгол, бросив повод, в мгновенье ока выхватил из колчана лук-сайдак, бросил на него стрелу. Конь под ним, сжимаясь в комок мускулов, выпрастывал ноги, швыряя назад сажени.

— Х-хок-к! — стрела хищно мелькнула над пламенеющей гривой. Мстислав был начеку: рывком плеча перебросил щит, хватко поймал его за «кожьё»[263], укрылся. Стрела, просвистав в воздухе, пробила его насквозь, показав своё железное жало на уровне брови. Вторая тут же злобно вжикнула по плечу, выдрав из брони стальную пластину.

...Только сейчас, сквозь режущий свист в ушах, Мстислав услышал подобный морскому прибою рёв.

— Алтай! Алта-ан! Алта-анП — взрывались ободряющим рыком ряды монголов.

— Русь! Р-русь! Р-ру-усь!!! — грозово рокотало по другую сторону гряды.

Снопы искр высекали сшибающиеся мечи, гудели копыта коней. Дымная пыль колыхалась на хребте седого кургана, разделявшего рати и уходившего на юг более чем на три версты.

...Схватившиеся в смертельном поединке воины то появлялись, то так же внезапно исчезали за выступами скал, будто земля, породившая их, тотчас проглатывала обратно в свои недра.

Там, где они объявились вновь, над краем отвесной гряды, солончаковая гряда была узка, снизу казалось: кони, рвавшие друг друга зубами, встававшие на дыбы, вот-вот сорвутся со скалы вместе со всадниками, очертания которых были словно вычеканены на синей кромке неба.

* * *

Враг был очень силён, опытен и опасен. Татары бросили на князя лихого, прославленного в боях батыра, чей булат в орде не знал себе равных. Его разящие удары были точны, стремительны и внезапны. Сдерживаемый до поры гнев и ярость хлынули наружу. Соперники жаждали одного — смерти противника.