Правая рука моя не только обрела чувствительность под воздействием лечебных ванночек, но даже начала уже мне понемногу подчиняться. Чудовищные локоны явно редели, выпадали, кожа наливалась жизнью, подтягивалась, закрывая черные жгуты вен. В платье с короткими рукавами я, конечно, появиться еще не рискнула бы… Да и по чину ли мне это? С коротким рукавом я видела в Киршаге только анток, и то из самых бедных. Даже антки-жены из ремесленного сословия были упакованы в ткань с головы до ног. А купчихи – те и вовсе высились матерчатыми кулями!

«Чужих собак – не выгуливать, чужих антов – не гладить!» – это правило я блюла четко. С кремлевскими антами была корректной. С прохладной благодарностью принимала все блага, достававшиеся мне как княжеской гостье, в души слуг не лезла, с дружинниками была приветлива.

И так все было хорошо!… Пока Василий, Каллистратов дружинник, оставленный в Киршаге для моей пущей сохранности, не встретил как-то меня при выходе из розария в послеобеденный час.

– Княгиня, – сказал он, кланяясь. – В городе нехорошо.

– Кому нехорошо? – с ласковой внимательностью поинтересовалась я, все еще пребывая в благодушном состоянии.

– Как бы нам не стало нехорошо, – снова кланяясь, зыр-кнул глазом Василий. – И нам, и вашей милости.

– Бунт? – вглядываясь в его мысли, поразилась я. – Освободительная война? Они не могут так говорить!… Ну, говорят… Мало ли, поговорят да и забудут. Это же анты!

– Да только уже не разговоры одни…

– Фрол? – ахнула я. – Что ж ты сразу-то не сказал!…

Я кинулась в гридницу.

Киршагские дружинники обступили Фрола, лежащего на полу, устланном соломой. Я растолкала их, и Фрол, открыв глаза, прошептал мне, едва шевеля разбитыми губами:

– Я бы… и остальных… раскидал… Но много… их было…

– Молчи! – приказала я.

Я и так слишком много видела сквозь красную пелену беспамятства, то и дело застилавшую его воспоминания.

Вот он спокойно поднимается вверх по улочке городка. Вот замечает настороженные взгляды прохожих, которые тут же, сразу отводят глаза. Вот за поворотом его поджидает толпа. Все смотрят теперь уже прямо, глаз не отводят, а молодой задира, выступив на шаг вперед и подбоченясь, спрашивает у Фрола:

– Ты чего тут ходишь?

– Где хочу, там хожу, – сквозь зубы говорит Фрол.

– Нечего тебе здесь ходить! – кричат из толпы.

– Нечего! – громче всех вопит задира. – Тут князя Квасу-рова земля! А ее всякие оболыжские паскуды давят подошвами своими паскудскими! Так и всех передавят! Бей его!

Когда на Фрола кидаются, он разбрасывает первых пятерых– неопытных и неумелых драчунов-антов. Но их много, они наваливаются грудой, сбивают с ног, бьют, толкаясь и мешая друг другу.

– А ну, посторонись! – слышится зычный крик.

Раздвигая толпу, к лежащему в крови Фролу проходят кир-шагские караульные, заслышавшие шум и вышедшие узнать, что стряслось.

– Ну полно лежать-то! – ласково предлагают они Фролу. – Чего разлегся?

– Отойди, хватит, – оттесняют они в сторону драчуна, все еще пинающего Фрола ногой.

Фрол с трудом поднимается. Качаясь, как пьяный, добредает до стены. Опирается, хрипло перхая и сплевывая кровавые сгустки.

Толпа гудит и недовольно наползает вновь.

– Не напирай, отступи, – все с той же добродушной безмятежностью уговаривают толпу княжеские дружинники.

А еле живого Фрола хлопают по плечу, заставляя вскрикнуть от боли:

– Топай, парень, топай!

– Да как же вы такое допустили? – возмущаюсь я, обводя удивленным взглядом невозмутимых киршагских дружинников. – Почему не разогнали озверевшую толпу?

– А чего? – флегматично отвечает старший витязь. – Они против князя не бунтовали.

– Но они избили Фрола! – Все еще не понимаю я.

– А какого… он в город поперся? – пожимает витязь могучими плечами. – Сидел бы здесь, в кремле, – ничего б и не было…

– Но он же ваш гость!…

– А князь наш его в гости не приглашал, – с категоричной решимостью произносит все тот же витязь, и я вижу, что вся киршагская дружина согласно кивает головами, – Князь вообще никого не приглашал. И вам бы, княгиня, не ходить за пределы стен кремлевских. Чтоб худа не приключилось.

Я смотрю на его статную фигуру, уверенную выправку, просматриваю его мысли и вижу, что этот витязь – полковник Аникандр, свято блюдет клятву верности, данную когда-то Михаилу, и совершенно уверен в собственной правоте.

– Но если я не гостья, по твоему мнению, то кто?

– Не знаю, – твердо отвечает Аникандр.

– И поэтому ты хочешь запереть меня в кремлевских стенах как пленнипу?

Аникандр искренне удивлен: – Кто ж вас держит, княгиня? Можете ехать хоть сегодня! Дороги из Киршага не перекрыты.

Я смотрю на его самоуверенное лицо, краем глаза отмечаю каменное выражение лиц остальных дружинников, вижу их мысли и начинаю впадать в тихую панику. Я могу попытаться объяснить им, что князь очень хорошо ко мне относится, что он – потом, когда придет в себя, – будет недоволен, узнав, как меня вот так взяли и выставили из его родового гнезда… Но свидетелей Михайловой благосклонности среди княжеских дружинников и слуг у меня нет. Каллистрат им все это уже говорил. Если они не поверили ему, с чего бы им верить мне? Совершенно посторонней княгине…

Да и не просто посторонней! Вражда между кравенцовскими и сурожскими князьями урегулирована посольством Михаила, но опять-таки кто об этом здесь знает? Все видят только одно: из посольской экспедиции Михаил вернулся ни живым ни мертвым, все остальные вроде бы перебиты в заповедном лесу, но кем, как? В живых – только Никодим, который после смерти Порфирия Никитовича – свободный человек. А за меня просил Каллистрат, который тоже не лыцар кравенцовский, давший клятву верности кравенцовскому князю, а так – непонятно что. И к тому же этот Каллистрат хочет жениться на княгине – его дружинники вон как этим похваляются!

– Аникандр, – ошеломленный, говорю я этому непробиваемому витязю с безразлично-спокойным взглядом, – зачем вы, княжеские дружинники, поверили сказке, будто я приехала захватить Кирщаг обманным путем? Это доверчивые анты могут попасться на подобную удочку, но вам, голутвенным, такое-не пристало! Разве я веду себя здесь как госпожа? Разве со мной отряд свирепых воинов?

– А кто вас знает? – пожимает витязь могучими плечами. – Говорят, вашу милость и в своем, Сурожском, княжестве не приняли! Кто ваши мысли может знать теперь? А про болтовню антовскую… Что ж, ежели анты правду говорят, так и голут-венному не зазорно их послушать!

– Но я хочу только одного – дождаться, пока князь Михаил вернется к жизни!