Джейми наблюдал за светлячками сквозь полуопущенные веки. Тени стали длиннее, ночь потихоньку вступала в свои права. Только что свет, падающий сквозь листву, делал Джейми пятнистым, словно олененка, а теперь исчез, оставив его лежать в матовой зелени.

— Вот-вот появится мелочь: мошки, комары… все кусачие твари, что вьются стайками над водой. Ласточки станут их ловить, потом туда-сюда заснуют летучие мыши. А по воде пойдут круги — выплывет лосось.

Джейми смотрел, как покачивается на ветру высокая трава на склоне, но я знала, что на самом деле перед его глазами крошечное озеро возле Лаллиброха, покрытое рябью, живое.

— Такой краткий миг — а кажется, будто он длится вечность. Странно, правда? — задумчиво произнес Джейми. — Видишь, как свет угасает… — Он обвел рукой поляну, окруженную дубами, и долину внизу, уже затопленную тьмой.

— Ага.

Я прилегла рядом. Внизу, под деревьями, воздух казался густым и прохладным, как в церкви, заполненной ароматами ладана.

— Помнишь отца Ансельма из аббатства? — Я подняла взгляд. Листва словно лишалась цвета, из зеленой она стала серебристо-серой, как мышиная шерстка. — Он говорил, что в каждом дне есть час, когда время будто замирает… У каждого человека он свой. Отец Ансельм думал, это и есть час рождения. — Я глянула на Джейми. — А ты знаешь, когда ты родился? В смысле, в котором часу?

Он улыбнулся, разворачиваясь ко мне.

— Знаю. Может, отец Ансельм и прав, ведь я родился во время ужина, как раз в сумерках первого мая. — Джейми с усмешкой отмахнулся от светлячка. — Я разве не рассказывал? Матушка только поставила в печь горшок с овсяной похлебкой, как начались схватки. Про готовку она и думать забыла. Остальные тоже, пока не почуяли запах горелого. В общем, все остались и без ужина, и без горшка. Пришлось им есть здоровый такой пирог. Правда, его готовила новая кухарка и начинила незрелым крыжовником, поэтому все, кроме матушки и меня, конечно же, всю ночь промаялись от несварения.

Джейми покачал головой, по-прежнему улыбаясь.

— Отец говорил, что еще много месяцев не мог на меня смотреть без рези в кишках.

Я рассмеялась. Джейми достал прошлогодний листок из моих волос.

— А в котором часу родилась ты, саксоночка?

— Понятия не имею, — ответила я с привычным отголоском боли по утраченной семье. — В свидетельстве о рождении об этом не сказано, а дядя Лэм если и знал, то мне не говорил. Зато я знаю, когда родилась Брианна. Ночью, в три минуты четвертого. В родильной палате на стене висели огромные часы.

Несмотря на сумерки, я заметила удивление на лице Джейми.

— Ты не спала? Ты вроде бы говорила, что у вас женщин погружают в сон, чтобы не было боли?

— Я отказалась.

Вокруг нас сгустились тени.

— Почему, черт возьми? — недоверчиво воскликнул Джейми. — Никогда не видел, как женщины рожают, зато слышал достаточно часто. И будь я проклят, если пойму, почему женщина в здравом уме пойдет на такие муки, если можно их избежать!

— Ну… — Я помолчала. Казаться чересчур мелодраматичной не хотелось. Впрочем, что было, то было. — Ну, — снова начала я, теперь уже с вызовом, — я думала, что меня ждет смерть, и не хотела умирать во сне.

Джейми вскинул бровь и насмешливо фыркнул.

— А почему бы и нет?

— А ты хотел бы?

Я удивленно глянула на него. Джейми потер переносицу, все еще посмеиваясь.

— Да. Наверное. Я уже стоял на виселице, и как-то мне не понравилось. Несколько раз меня чуть не убили в битве, но там, как понимаешь, некогда было размышлять. А вот когда я едва не умер от ран и лихорадки, было настолько больно, что смерть казалась желанным избавлением. В целом если я мог бы выбирать, то умереть во сне — не самый плохой вариант. — Он наклонился ко мне и поцеловал. — Желательно в постели, с тобой под боком. В весьма почтенном возрасте, имей в виду. — Он легонько коснулся моих губ языком и встал, стряхивая сухие дубовые листья с бриджей. — Займусь-ка я костром, пока хоть что-то видно. Принесешь рыбешек?

Я оставила его возиться с кремнем и растопкой, а сама спустилась к ручью, где мы оставили выпотрошенную форель. Когда я вернулась, было уже настолько темно, что я видела только силуэт, сидящий на корточках у крошечного костерка. Между рук, словно благовоние, поднималась светлая струйка дыма.

Положив рыбу в траву, я присела рядом с Джейми и стала смотреть, как он подкладывает новые веточки в костер, терпеливо выстраивая его, словно защиту против надвигающейся ночи.

— Как думаешь, каково это? — вдруг спросила я. — Умереть?

Джейми уставился в огонь. Горящий прутик хрустнул, рассыпая сноп искр; они взмыли вверх и погасли.

— Ибо всякая плоть — как трава… засохла трава, и цвет ее опал, — тихо процитировала я Библию. — Как думаешь, после смерти ничего не будет?

Джейми покачал головой и перевел взгляд туда, где среди темных стволов мигали яркие искорки-светлячки.

— Не знаю, — негромко отозвался он и коснулся моего плеча своим. Я опустила на него голову. — Есть слова Церкви… — Он не сводил глаз с пляшущих в траве огоньков. — Нет, не знаю. Думаю, все там будет хорошо.

Джейми на миг прижался щекой к моим волосам, а потом встал и взялся за кинжал.

— Костер готов.

С приходом сумерек спала и жара. Легкий ветерок сдувал влажные пряди с моего лица. Я сидела с закрытыми глазами, опустив голову и наслаждалась приятной прохладой.

Джейми чем-то шуршал у костра. Затем раздались другие тихие звуки — он остругивал дубовые веточки, чтобы потом зажарить рыбу.

Думаю, все там будет хорошо. Я тоже. Та сторона окутана тайной, но порой были такие часы, когда время замирало, а я сидела без мыслей, спокойная, и вглядывалась… во что? Нет ни имени, ни лица, доброе, мирное. Если смерть такая…

Рука Джейми зацепила мое плечо, и я улыбнулась, не открывая глаз.

— Черт! — раздалось с другой стороны костра. — Порезался, болван неуклюжий!

Я распахнула глаза. Джейми, в добрых восьми футах, посасывал небольшой порез на костяшке большого пальца. У меня по спине пробежали мурашки.

— Джейми. — Собственный голос показался мне странным, а на шее сзади будто вдруг возникла мишень.

— А?

— Кто-то… — Я сглотнула, чувствуя, как волоски на руке становятся дыбом. — Джейми… кто-то… у меня… за спиной…

Он глянул на тени за моим плечом, и его зрачки расширились. Оборачиваться я не стала — бросилась плашмя на землю, чем и спасла себе жизнь.

Раздалось громкое «Уфф!», и вдруг резко запахло аммиаком и рыбой. Что-то ударило меня в спину, да так, что вышибло весь воздух из легких, а