в политических расчетах которого внешним факторам всегда придавалось особое значение. На данный момент обратил внимание близкий соратник главного атамана О. Лотоцкий, когда писал: «Петлюра решительно возражал против популярной в некоторых политических кругах «ориентации на собственные силы», что обычно понималось как пренебрежение и отбрасывание любых иностранных факторов. Он признавал необходимость “помощи политической, технической, экономической” – в освободительной борьбе, в восстановлении разрушенного революцией и войнами края. Эта необходимая помощь приобретается мотивами не идеалистическими, а реальными, материальными расчетами заинтересованных сторон»[665].

Французское командование, идя на контакты с Директорией, не отказывалось от цели интервенции, а лишь меняло тактику. Ее сущность сформулировал полковник Фрейденберг: «Франция является нерушимо верной принципу единой России. Но сейчас дело заключается не в решении тех или иных политических вопросов, а исключительно в том, чтобы использовать для борьбы с большевиками все антибольшевистские силы, в том числе и силы украинцев»[666].

При таких общих обстоятельствах и быстро меняющейся атмосфере дошло до прямых контактов представителя Директории генерала М. Грекова с командованием интервенционных сил. Военный министр УНР прибыл в Одессу еще 5 января 1919 года, но первая его официальная встреча с французским генералом д’Ансельмом произошла только через 10 дней.

Посланник Директории попросил у Антанты поддержки для противодействия большевикам, в частности – технической помощи. Можно предположить, что именно тогда родился проект документа, который уже в тот момент воспринимался как согласованный и подписанный обеими сторонами. Скорее всего, один из подготовительных вариантов был добыт советской разведкой – это сделал бывший эсер и политический каторжник Ройтман, который позже был казнен своими же по подозрению в измене[667].

Большевики явно не изучали вопрос о том, был ли подписан документ, вступил ли в силу, а поспешили использовать его в идейно-политической и дипломатической борьбе. Они распространили его среди участников Трудового конгресса Украины[668], а Совнарком Украины 26 февраля 1919 года заявил правительству Франции ноту протеста по поводу достигнутых договоренностей, которые были направлены против советской власти в Украине и России[669]. Как полноценный документ соглашение попало на страницы серьезных научных изданий[670], а специалисты ломали головы над некоторыми труднообъяснимыми моментами[671].

Упомянутым вариантом документа предусматривалось вхождение Украинской Народной Республики на федеративных началах в возрождаемую единую и неделимую Россию. Директория создает коалиционное правительство, которому передает все свои права. Основное внимание документа сосредоточено на использовании украинских войск для борьбы с большевиками: они должны быть подчинены специально созданному штабу для наступательных действий против большевиков. Штаб предполагалось формировать в следующем составе: председатель союзного командования генерал д’Ансельм, по одному представителю от Добровольческой армии и от польских легионеров. Начальником штаба планировалось назначить представителя украинских республиканских войск генерала Матвеева. В местах, занятых республиканскими войсками, допускалось неограниченное формирование отрядов Добровольческой армии, предусматривалось освобождение заложников и арестованных добровольцев. Снималась блокада Одессы. УНР обязывалась принять немедленные меры, чтобы не допустить созыва Трудового конгресса, а также создания на своей территории советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Союзническое командование, в свою очередь, обязывалось способствовать допуску украинской делегации на мирную конференцию в Париже, всеми средствами поддерживать УНР в ее борьбе с большевиками, в частности поставками боевой амуниции. С украинской стороны под документом значились подписи генералов Грекова и Матвеева[672].

Из приведенного можно сделать несколько выводов.

Во-первых, хронологически документ родился около середины, возможно, во второй половине января 1919 года, где-то до 22–23 января – времени созыва Трудового конгресса Украины.

Во-вторых, в документе полностью реализуется тогдашняя (на середину января 1919 года) позиция французской стороны.

В-третьих, нельзя не обратить внимания на то, что к обсуждению определенных положений, в частности о возрождении единой и неделимой России, о самоликвидации Директории и передаче ее полномочий коалиционному правительству, украинская сторона была тогда явно не готова. Тем более – подписать подобные пагубные условия она не могла. В. Винниченко по этому поводу заметил: «Разумеется, этот “договор” для всякого хоть немножко политически грамотного человека был просто смешным абсурдом. Какой “контрреволюционной” но была бы Директория, она не могла бы заключить такого самоубийственного договора»[673].

Конечно, точно зная, что подписанного Директорией подобного документа не было, В. Винниченко тем не менее осторожно писал, что это могло быть «или агитационной клеветой, или результатом того, что сами большевики имели не совсем точные информации»[674].

Однако еще интереснее то, что председатель Директории не исключал подписание такого документа за спинами государственного руководства генералами М. Грековым и Матвеевым, признавая, «что русская реакция достаточно ловко умеет добиваться своей цели: внедрять своих агентов во вражеский лагерь, выведывать все до мельчайших подробностей и руками этих агентов изнутри засовывать себе в пасть – это доказывает большое мастерство в провокационно-шпионских делах»[675].

Момент-предположение был явно абсолютизирован И. Борщаком, другими зарубежными, эмигрантскими исследователями, которые утверждали, что упомянутый документ был специально сфабрикован большевиками для того, чтобы сенсационно повлиять на настроения делегатов Трудового конгресса Украины, посеять в массах недоверие к Директории[676]. Здесь снова логичной, убедительной выглядит точка зрения В. Винниченко, который с хорошим знанием сущности дела замечал: «…Когда проследить с самого начала до конца на протяжении почти одиннадцати месяцев все отношения Антанты к украинскому вопросу, разве этот договор в основах своих не является той программой, которой руководствовалась Антанта и особенно Франция в своем отношении к украинской государственности? (Разрядка Винниченко. – В. С.).

Нет особой нужды докапываться, где именно вырабатывалась эта программа: или сначала в Париже, а затем была прислана в Одессу «на предмет исполнения», или одесско-бухарестские мастера и «знатоки ориентационных отношений» сфабриковали ее и послали на «предмет утверждения и одобрения» в Париж. Важно то, что она, именно эта программа, в форме этого договора систематически, настоятельно и последовательно проводилась в жизнь как в Одессе и Бухаресте, так и в Париже»[677].

Как всегда, В. Винниченко глубже видел сущность проблемы, не скатывался на второстепенные элементы. И, опираясь на его убедительные доказательства и авторитет, в-четвертых, следует отметить, что указанные положения документа были не сфабрикованы, а служили той реальной платформой, из которой исходила и впоследствии французская сторона.

В-пятых, исходя из того, что к отмеченным вопросам на переговорах в Одессе и Бирзуле стороны возвращались еще не раз, интенсивно дискутировали о них, упомянутый документ подписан так и не был, обусловив дальнейшие контакты и поиск приемлемых решений.

В-шестых, на протяжении всего 1919 г. неизменной оставалась позиция А. Деникина и его окружения: категорическое, абсолютное непризнание, брезгливое неприятие С. Петлюры. Перспектива даже сесть с «недоучкой», «выскочкой», «бандитом» за стол переговоров воспринималась золотопогонниками несовместимой с честью и достоинством российского офицера