— В чем твоя правда?

— А в том, матушка, что сам великий государь Петр Алексеевич, знавший толк в женской красоте, предпочел тебя всем остальным на свете. Это и есть высшее доказательство правдивости моих, матушка, слов.

Сорокадвухлетняя императрица милостиво сим словам улыбнулась и сказала:

— Хорошо, я поступлю согласно твоему совету: прикажу принести ужин на двоих и две бутылки рейнвейна. Это и мое любимое вино. Но только есть условие…

— Какое, матушка?

— Чтоб ты, нахал, с одинокой женщиной был скромен. Богатырев отставил ногу и подкрутил усы.

— Среди гвардейцев Семеновского полка разные офицеры есть, но не сыщешь ни труса, ни дурака. Так что условие сие отметаю…

Императрица хитро посмотрела на гостя, усмехнулась:

— Ох уж эти бравые гвардейцы! Распустила я вас. Ну да ладно, не будешь покойник, так будешь полковник. То-то мои дуры-фрейлины удивятся, когда завтра увидят тебя, нахала. И люто позавидуют. А стражу, коя тебя проспала, отправлю к Миниху канал рыть, пусть он их службе учит.

— Правильно, матушка! Они скверно тебя охраняли. Только у меня к тебе просьба будет: прикажи освободить лейтенанта Саню Лагуткина, командира караула, от которого я сбежал. Я рассказал ему про мои чувства к тебе, и он меня понял, не противился побегу, а дал себя привязать.

— Не успел ко мне войти, как с просьб начал?

— Не о себе хлопочу!

— Хорошо, о лейтенанте завтра распоряжусь. Только когда поешь, ты, нахальный капитан, и мне на один вопрос ответишь.

Когда ужин закончился, императрица этот вопрос задала:

— Скажи-ка, капитан, сколько у меня во рту зубов? — и широко открыла рот.

Богатырев ответил:

— Подожди, сосчитать следует. Так-с! Кажется, матушка, все до единого — тридцать два-с!

— Отчитаешься мне за каждый.

— Матушка, я со всей охотой, да только нынешняя ночь коротка!

— Хорошо, пусть еще на две разложим!

* * *

Через часа два в двери спальни тревожно застучали.

Государыня приказала:

— Лезь под кровать, майор, — и открыла дверь. — Что беспокоите меня?

В дверях стояла служанка. Она с почтительным поклоном произнесла:

— Государыня, под вашей спальней нынче граф Миних ночует. Прибежал, а сам испуженный. Речет: «Чтой-то с потолка лепнина сыплется?»

Государыня захлопнула перед носом служанки дверь:

— Пошли вон, не отвлекайте!

Вернулась в спальню, приказала:

— Подполковник, вылезай, да не рушь дворец, осторожней действуй!

* * *

Утром императрица, утомленная, но счастливая, сказала:

— Полковник, я прощаю ваше преступление, а по вашей бедности дарю подмосковную деревеньку с двумя сотнями душ. Однако впредь будьте осторожней. Язык болтливый многих сгубил.

Как всегда бодрый, Богатырев отвечал:

— Прости дерзость, матушка, но ты несешь ахинею, мой болтливый язык помог мне карьеру сделать. И при мета оправдалась: кому в картах не везет, тому в амурах удача бывает.

Лейтенант Лагуткин был милостиво прощен императрицей.

Жестокосердный Миних отличился не столь ратными подвигами, сколь своим вандализмом. В 1732 году, укрепляя Киев, он приказал взорвать часть знаменитых Золотых ворот, которые еще в начале XI века возвел князь Ярослав. Четырьмя годами позже приказал сжечь библиотеку древностей в Бахчисарае. Всякое зло обязательно наказывается: благодетельная дочь Петра Елизавета отправила Миниха в двадцатилетнюю ссылку.

Удачливый карточный игрок майор Дубинин погиб в 1736 году при взятии Перекопа.

Сухопутный фендрик Уткин, хотя и выслужил чин лейтенанта, но проворовался и с позором был изгнан из армии.

Что касается нового фаворита, то полковник Семеновского полка Богатырев вскоре оказался в самом центре придворных интриг. Его приблизил к себе сам Меншиков и об этом не пожалел: полковник оказал ему исключительные услуги, стал самым незаменимым человеком.

Тем более что главный враг светлейшего — могущественный обер-полицмейстер Антон Девиер — жаждал погубить его.

Об этом — следующий рассказ.

История эта началась незадолго до смерти Екатерины I. Апрельской ночью громыхнула гроза. По крышам Семеновских казарм мокро зашумело. Чернота ночи, глядевшая в высокие окна, вдруг ярко озарялась, и где-то совсем рядом оглушительно лопался сухой треск.

Денщик Савелий суетился возле полковника Богатырева, только что верхом прискакавшего из Зимнего дворца, разоблачал мокрые одежды. Богатырев сладко потянулся всем своим гигантским телом, мечтательно подумал: «Выпью за ужином водки и до самого утра задрыхну! А там опять на целый день к одру своей лапушки-государыни. Только совсем плоха она, печального исхода ждать в любой день можно».

Вдруг в дверь без стука влетел лейтенант Лагуткин. Полковник-фаворит не только вытащил его из неминуемой беды, но и приблизил к себе. Задыхаясь, Лагуткин выпалил:

— Господин полковник! Сей миг, согласно вашему приказу, взял под караул двоих людей Девиера. Они желали из дворца сундук вынести, в коем драгоценности императрицы! Генерал-полицмейстер Девиер зело на меня осерчал, ругался, из пистоля стрелял, вот — полу камзола дырявил. А светлейший князь Меншиков прежде того к себе уехал…

Богатырев рывком вскочил на ноги, крикнул:

— Савелий, прикажи, чтоб седлали. Вот они, скорпии алчные, жало свое ядовитое показали! Ну, теперь такое начнется…

Во дворе был настоящий потоп. Конюх, прикрыв полой балахона фонарь, держал под уздцы резвого коня.

— Держись, ретивый! — Богатырев прямо с крыльца прыгнул тяжелым телом в седло, отчего жеребец аж про сел на задние ноги.

На резвую лошаденку влез и Лагуткин. Богатырев приказал:

— Сундук с драгоценностями и людей Девиера держи под строгим караулом. Коли сам генерал-полицмейстер учинит какую строптивость, то арестуй и его. Попомни, лейтенант, головой за все отвечаешь! Ну, беги…

Сам же полковник поскакал к Меншикову. Он растолкал переправщиков, забившихся от дождя в теплый сторожевой домик, дал кому-то для пользы дела в скулу и на сильно качавшей волне, грозившей перевернуть ботик, с великим трудом все же переправился к Васильевскому острову.

Уже через минуту-другую, образуя лужицу на паркете, появился в трапезной.