На фоне недвижной, низкой и мутной от мороза луны она увидала такое, отчего вся враз сомлела: в окно, расписанное ледяными узорами, глядело веселое нахальное лицо молодого красавца в зеленом кафтане Семеновского полка…

В жарко натопленной и прокуренной австерии, что на набережной, как раз против дворца Меншикова, во второй день Рождества шла карточная игра.

Высокий белокурый капитан с прекрасной и открытой наружностью метал банк. Это был знаменитый на весь Петербург покоритель дамских сердец и отчаянный рубака, отличавшийся в боях со шведами и турками, с многочисленными боевыми шрамами на теле Сергей Богатырев.

Именно он когда-то арестовал проворовавшегося в делах и зарвавшегося в отношениях с государыней Монса, по приказу государя расправлялся с детоубийцей леди Гамильтон.

Принимал карты однополчанин, майор Дубинин, вечно нетрезвый и жизнерадостный человек лет сорока. Он притворно вздыхал:

— Ой, день мой настал последний! С такой картой впору в Неве топиться. Богатырев, что ты мне кидаешь? Тоска безутешная…

Вскрыли, Дубинин расхохотался:

— Надо же, опять моя взяла…

— Чего ж ты врал, что плохо тебе сдаю? — спрашивал Богатырев, вытряхивая из портмоне последние деньги.

— Так карта слезу любит! — веселился Дубинин. — Игра да баня, кабак да баба — вот и вся гвардейская забава. — Он бросил быстрый взгляд на перстень капитана. — Играем за два червонца?

Бриллиант был редкой величины и стоил не меньше сотни. Богатырев мгновение колебался. Но вспомнил, что нынче проиграл месячное жалованье, а старушка мать, бывшая у него на содержании, ждала в Москве присылку денег. Решил рискнуть.

Он с трудом стянул с мизинца бриллиант и положил на сукно. Через десять минут, ехидно улыбаясь, майор Дубинин натягивал бриллиант себе на большой палец — с других он соскакивал.

Богатырев густым голосом сказал:

— Скверный день, однако. Ныне мне положительно не везет.

За игрой наблюдал молодой лысоватый человек с родимым пятном на лбу — сухопутный фендрик Уткин. Ему тоже хотелось испытать фортуну, но он не решался, боялся проиграть. Не без легкого злорадства Уткин вставил:

— Богатырев, зато тебе в любви повезет.

Дубинин подтвердил:

— Примета верная! — Повернулся к Богатыреву: — Сер гей Матвеевич, выпивка моя. Ты ведь рейнвейн предпочитаешь? Эй, слуга, тащи пару бутылок… Бегом, марш!

Лакей принес бутылки и моченую бруснику. Разлил в три лафитника. Выпили.

Дубинин теплым голосом стал рассказывать:

— Ты, фендрик, насчет приметы в самую цель попал. Однажды наш полк был на марше. Помнишь, Богатырев, ты еще на шпагах дрался с каким-то пехотным полковником и плечо ему проткнул, а государь тебя простил в тот раз? Остановились на постой в Мытищах. Помещик из немцев, шулер отъявленный. Продулся я ему в пух и прах. Сижу кислый, вдруг в залу входит его дочка лет осьмнадцати. Зрю на нее и внутри аж все холодеет…

Далее последовала одна из нескончаемых историй, на которые в своей компании горазды мужчины и в которых вранья больше, чем истины.

Богатырев пробасил, когда Дубинин закончил:

— Ты прошлый раз говорил, что это была жена помещика, а теперь она у тебя в дочку превратилась. Другой раз она внучкой станет?

Фендрик заливисто расхохотался, потер пятно на лбу и произнес:

— Уж не знаю, как у майора, а у меня карточная при мета всегда сбывается. В том году зашли мы в кабачок, что в Красном Селе. Трактирщик — хам, что-то мне сказал не так. Тут, на его беду, трактирщица выскакивает — лет двадцати пяти, бабешка складная, пухленькая. У меня мысль быстро работает. Кричу своим солдатам: «За оскорбление государева офицера кабатчика арестовать!» Солдаты утащили его. Кабатчица ко мне: «Что с мужем будет?» Я невозмутим, строго говорю: «Допросим на дыбе и повесим!» Ха-ха! Падает мне в ноги бабешка, молит: «Все для вас, господин офицер, сделаю, только Поликарпа моего отпустите!»

Богатырев хмуро посмотрел на фендрика:

— И что?

— Как и обещала, все сделала, да еще вина с собой бочонок дала. Я с ротой своей распил его.

— Ну, Уткин, ты подлец! — покачал головой Богатырев. — За такие шуточки тебя «кошками» драть надо.

В раздор вмешался Дубинин:

— Ну, хватит вам! Тебе, Богатырев, так и хочется с кем-нибудь на шпагах сразиться. Фендрик вельми веселую историю рассказал, не придирайся к нему. Эй, лакей, тащи любимого вина господина капитана Богатырева, да быстрей, а то башку сниму! А ты, Сергей Матвеевич, сам лучше чего-нибудь нам поведай.

Рослый красавец полез в потаенное место: из красного обшлага вытащил новенький золотой двухрублевик с профилем Екатерины, который всегда хранил для крайнего случая, бросил слуге:

— Выпивку! — Повернул крупное лицо к своим товарищам: — Не люблю в долгу сидеть. За выпивку — выпивка, за байки — байку. Про своих полюбовниц никогда и никому не рассказываю. А вот, — он сбавил голос до шепота, но шепот у него был таким, что все равно было слыхать за версту, да благо, что в австерии все галдели и было весьма шумно, — про матушку-государыню нашу расскажу.

— Ну, ну! — подзадорили его собутыльники. — Зело забавно…

— Помер, стало быть, Петр Алексеевич, скучно стало государыне. «Ну, — думает, — наряжусь попроще да прогуляюсь по Питербурху, все малость развеюсь!» Позвала служанку. Та ей свою одежду дала. Катерина на себя напялила и вышла. Идет вдоль Мойки, а навстречу солдат: двадцать пять годов отслужил и теперь домой в деревню отправился. Зрит: тащится баба. Из себя ядреная, сытая, брови бархатные, щеки блестят, глазищи — ну омуты глубокие. Конечно, в возрасте она, а солдату то даже нравится. Думает: «Зато уж так меня полюбит, будто в последний раз в жизни!» Да как взять ее? Солдат бывалый, сразу смекнул. Строго говорит: «Баба, ты слыхала царский указ про отслуживших?» Государыня глазищами хлопает, вспомнить не может. «Какой такой указ?» — «А такой, что всякий, полностью службу отломавший, имеет право на любую бабу, у которой хоть единый зуб остался, как на свою жену. И под страхом казни такая отказать не имеет возможности!» Государыня в затруднении: как поступить? Может, и впрямь такой указ был. Всего не упомнишь, за всем не проследишь. Негоже свои же указы нарушать! Вздохнула, отвечает: «Коли так, то я согласная!» Потащил солдат государыню в лесок, там она все по царскому указу сделала. Солдат оправил на себе кафтан и дальше пошел. А государыня ему вслед кричит: «Эй, служивый, а нет ли указа, чтоб старушку два раза?»

Грохнули веселым смехом офицеры и по полкам разошлись.

Тут история получила продолжение, вполне для нас привычное. Фендрик Уткин, человек глупый и трусливый, всю ночь не спал, трясся: «А что, коли кто прознает, как я речи похабные слушал и не донес на Богатырева? Так за его воровство отвечать мне придется? Нет уж!»