Казалось, она спит. Лежала неподвижно, дыша спокойно, головой опершись о него, ладонь в его ладони. Мэтью сквозь путаницу каштановых волос всматривался в кремово-белые воздушные эллипсы, на которых цветы выступали из прозрачной молочно-белой глубины. Он держал Дорину, как колдовской талисман, или священную реликвию, или чашу Грааля. Им владело удивительное чувство триумфа и всемогущества, будто на этот раз невинная любовь навязала ему свою безошибочную, лучистую волю.

* * *

Дорина пошевелилась, вздохнула и попробовала подняться. Она все еще была безвольна, расслаблена и сильно разгорячена. Мэтью, нисколько не смущенный физическим влечением, которое вдруг к ней ощутил, опустил руки и позволил Дорине сползти с кресла. Поднялся и снова увидел комнату, неожиданно живую, полную подробностей, будто после пробуждения от транса или сна. Он посмотрел на Дорину. Она усмехнулась; усмешка вышла странной – человечной, горькой, извиняющейся, комической. Настоящее чудо.

– Прекрасно! – похвалил он.

– Спасибо тебе.

– Слушай, Дорина, ты что-нибудь ела? Плохой из меня хозяин. Сейчас принесу чего-нибудь съесть и выпить.

– Нет-нет. Разве что чаю. Хотя я голодная. И может быть, немного коньяку… с содовой… хорошо бы…

Мэтью побежал в кухню. Он был весел и доволен собой, как мальчишка. Прибежал назад, неся хлеб, масло, сыр, помидоры и пирожок с вишней.

– Может, немножко молока?

– Нет, спасибо, не люблю молока.

Дорина ела сыр, запивая коньяком. Он и себе налил и смотрел на Дорину ошеломленно.

– Правильно, детка. Ешь и пей. Потом поговорим. Я позвоню Мэвис и отвезу тебя на такси домой.

– Нет, ни в коем случае, – возразила она. – Я туда не могу вернуться. – Она говорила спокойно, но губы снова начали дрожать, и она отодвинула тарелку.

«Я должен сохранять спокойствие, – подумал Мэтью, – все должно выглядеть как обычно и так, будто не имеет большого значения». Он же не знает, зачем и как Дорина убежала из Вальморана.

– Мэвис будет ужасно волноваться. А может, догадается, что ты пошла к Шарлотте?

– Мэвис не знает, что я ушла.

– Она, наверное, расстроится. Может, позвоним и скажем, что ты сейчас приедешь?

– Мэвис не знает и не узнает до утра. Я ей говорила, что лягу рано. Она не заглянет ко мне в комнату.

– А вдруг заглянула? Увидела, что тебя нет, и теперь места себе не находит.

– Если бы увидела, что меня нет, позвонила бы тебе.

Рассуждает здраво, подумал Мэтью, глядя на вытянутый овал худощавого лица, уже спокойного, хотя и со следами недавних слез.

– Меня довольно долго не было сегодня дома, и когда вернулся, я позвонил Мэвис, но никто не брал трубку.

– Она смотрела телевизор. Так хохотали вместе с миссис Карберри, что не слышали, наверное, звонка.

Точная фиксация обстоятельств, как в детективном романе. Надо действовать спокойно, чтобы ее не пугать.

– Я туда не вернусь.

– Думаешь, сейчас уже поздно? – спросил он. Глянул на часы и удивился. Уже полночь!

– Я туда не вернусь. Мэвис уже обговорила мой переезд к Тисборнам. Она не виновата. Клер должна приехать за мной. Я не хочу к ним переезжать. И я знаю, что Мэвис очень хочет, чтобы я переехала, чтобы ушла из Вальморана. Поэтому она будет сердиться, если я там останусь. Но я не хочу переезжать к Тисборнам. А Мэвис уже обо всем договорилась и…

– Ну хорошо, не расстраивайся. Никто тебя против твоей воли не отправит. Знаешь, я тебя отвезу к Шарлотте.

– Нет-нет. Шарлотта не должна знать, что я была… у тебя…

Она права, подумал он. Шарлотту в это дело лучше не вмешивать. А завтра Дорина наверняка сама попросит, чтобы ее отвезли в Вальморан.

– Может, заночуешь тут? – спросил он. Хотел добавить: оставайся… Но передумал и ограничился вопросом.

Лицо Дорины сморщилось. На миг закрыла глаза, после чего сказала:

– Пойду в отель. Только не знаю, сколько это сейчас стоит и хватит ли мне денег.

– Ерунда, – возразил Мэтью. – Останешься здесь. Почему бы и нет? Сегодня заночуешь у меня.

– Не могу.

– В такое время, да еще под таким ливнем искать гостиницу бессмысленно. Оставайся, а завтра подумаем, что делать. Людвиг уехал. Никто не узнает, понимаешь? Никто не узнает.

– Но я не могу решиться…

– Ну и не надо пока. Ешь, пей и говори со мной. Ничего не бойся.

– Хорошо, я согласна. Прости меня, Мэтью, за мою беспомощность. Сейчас мне уже гораздо лучше.

«Прекрасно, – подумал он. – Если бы молитва могла помочь, то я бы уж точно помолился за нее. Но нельзя упустить единственную возможность разговорить ее».

– Дорина, прости, не отвечай, если не хочешь. Ты и в самом деле думаешь вернуться к Остину? Потому что если нет, то почему бы не сказать определенно: я от него ухожу. Многие были бы на твоей стороне. Ну естественно, себя я не предлагаю в помощники по понятным причинам. Но могу тебя познакомить с людьми, которые в состоянии помочь, с новыми людьми, которых ты еще не знаешь.

– С врачами, священниками?..

– Нет, нет, просто с людьми! Хватит чувствовать себя преследуемой. На свете много места, незачем тебе… как муха в этой зловещей паутине. Но ты не ответила на мой вопрос.

Они сейчас сидели рядом. Мэтью с улыбкой гладил ее по плечу.

Правильно он тогда сделал, что обнял ее. Если бы не это напряжение, было бы очень трудно выдержать. Его желание, с самого начала не вполне определенное, растворилось сейчас в добром чувстве к ней, перешло в сочувствие и настоящую симпатию.

Дорина выпила еще немного коньяка с содовой. Впалые щеки зарумянились. Она смотрела на Мэтью серьезно, хотя и избегала встречаться взглядом. Как удивительно, что Дорина у меня сейчас ночью и никто не знает, что она тут.

– Я не могу бросить Остина. Я его жена. Я его единственное спасение, а он – мое.

– Ты беспокоишься, и не без оснований. Но я считаю, ты должна обдумать и принять во внимание и другие возможности. – «Наверное, Остин посчитал бы меня предателем, – подумал Мэтью. – А я ведь только одного хочу – чтобы это забитое существо почувствовало себя хоть немного свободней. И ничего больше».

– Таких возможностей нет.

– И все же…

– Ты, наверное, много говорил обо мне с Мэвис?

– Да, – чуть поколебавшись, ответил Мэтью.

Дорина помолчала.

– Есть вещи, о которых я не говорила даже с Мэвис.

– Может, мне скажешь?

– Я боюсь Остина. Его боюсь и за него. И почти не вижу в этом разницы.

– Понимаю.