Конечно, Людвиг простил Грейс. Конечно, он понял. Но боль осталась странным образом сильной и цельной – Грейс, которую обнимает Себастьян. Внутренняя рана пульсировала и превращалась в нечто вроде кровоточащего стигмата. Но он не отягощал этой болью Грейс, переносил молча, как ту тяготу, которой навьючивает любовь.

– Я не думаю, что Остин себя считает святым, но все же он придает такое значение собственной особе, что можно подумать и так. Если бы существовал злой бог-эгоист, то его можно было бы представить в облике Остина.

Людвиг рассмеялся. Ему хотелось заняться с ней любовью на берегу моря. Но хотя пляж всегда был пуст, Грейс никогда не соглашалась. Как чудесно, подумал он, было бы овладеть ею прямо тут, на песке…

– Грейс…

– Нет, Людвиг, прошу тебя. Кто-то может прийти.

– Ну тогда едем в гостиницу. Быстро.

– Сейчас. Ты теперь понимаешь, в какую историю тебя втянули? Тебя принудили сыграть роль в бездарной постановке под названием «Остин и Дорина». Им эта скукотища доставляет удовольствие, ты понимаешь?

– Но не Дорине.

– Нет, именно ей. Даже если она этого не понимает. Она относится к типу женщин, любящих склоки, выяснения, признания и тому подобное. Затаскивают тебя в западню и всему, что ты сделаешь или скажешь, приписывают самые разные значения, по собственному вкусу, приправляют собственным ядом. Брр!

– Ты слишком от этого переживаешь. Идем же!

– Ты не будешь к ним ходить, обещаешь?

– Да. Пошли уже, пошли.

Попутный автомобиль подвез их в гостиницу, розовые стены которой отражались в спокойной глади воды.

Утомленный Людвиг лежал в постели рядом со своей прелестной невестой. Темнело. Море обрело почти равномерный, излучающий тепло оттенок, над ним темно-синее небо, бескрайнее, бездонное, и силуэт маяка. Еще минута – и они встанут, примут душ, наденут чистую, прохладную одежду, спустятся в бар, сядут и, держась за руки, будут пить виски.

– Лягушонок!

– Что?

– Я в раю.

– Я тоже.

– Лягушонок!

– Что?

– Купим домик в Ирландии… купим?

– Нет, Людвиг. Мне кажется, я не смогла бы жить в Ирландии. Тут все время как-то неспокойно.

– Неспокойно… – Людвигу эта мысль показалась неожиданной.

– Ирландия похожа на Остина. Приятно смотреть, можно посочувствовать, но все равно… ужасно.

– Опять этот несчастный Остин!

– Кроме того, здесь все увлечены историей. А я не выношу истории. Прости.

– Да. Здесь любят историю.

– Девяносто восьмой год и тому подобное. Ты мне расскажешь, что случилось в том году?

– Да, слушай…

– Не теперь.

Не теперь. Ночью, когда Грейс уснула в его объятиях, он продолжал наблюдать за таинственными сигналами маяка. Только иногда, но не теперь, когда он лежал, прижимая к себе это нагое спящее тело, приходила к нему мимолетная мысль, что где-то там, за маяком, за волнами, за горизонтом по-прежнему существует бескрайняя, грозная, неутомимо кипящая жизнью Америка.

* * *

– Остин не приходил?

– Нет. Только вчера утром.

– Думаешь, он тебе поверил?

– По сути, я растерялась, и только одно сказала: «К ней нельзя, она уже спит». И после этого начала молиться.

Мэтью разговаривал с Мэвис по телефону.

– Тебе не кажется, что он ждал именно такого ответа?

– Мне показалось, он боится посмотреть ей в глаза.

– Разумеется, после того, что она увидела.

– И еще, по-моему, он вздохнул с облегчением. И он уже написал и принес это длинное письмо.

– Которое ты распечатала над паром?

– Да. Ты по-прежнему считаешь, что ей нельзя показать?

– Не сейчас.

– Еще одно пришло сегодня утром, и я тоже распечатала.

– Вижу, мы взялись за дело решительно.

– Сегодняшнее почти такое, как вчерашнее, – путаные самообвинения и болтовня о прощении.

– Такие, как Остин, считают, что письмами можно все изменить.

– Да, он верит в колдовство.

– Написал что-нибудь о своих планах?

– Собирается навестить Нормана Монкли. Помогу, пишет, бедному Норману вернуть память. Так и написано.

– О Господи!

– Боюсь, если он не получит ответа на письмо, придет опять.

– Обождем еще день.

– Со мной она по-прежнему не хочет видеться?

– Не хочет. Но тут дело в другом… Ее как будто кто-то заколдовал. Я не могу это объяснить. Мы с ней очень много разговариваем.

– Вот как.

– Мэвис, я тебе честно скажу, у меня ей лучше. И в каком-то смысле это единственная возможность. Я к этому не стремился, но если так случилось, пусть все идет как идет. Ты должна понять.

– Да, я понимаю.

– Она не именно с тобой не хочет видеться. Она ни с кем сейчас не хочет видеться.

– Кроме тебя.

– Кроме меня.

– А как Шарлотта?

– Ее, кажется, нет дома. Я ей звонил несколько раз. Конечно, Шарлотта может пригодиться. Я не смогу долго держать Дорину у себя.

– Да. Это небезопасно.

– Совершенно верно.

– И если она не захочет вернуться в Вальморан, то сможет поехать к Лотти.

– Да. Я попробую дозвониться к Шарлотте.

– Но не рассказывай ей слишком подробно.

– Нет. Я вообще думаю, что Дорина вернется к тебе, может, уже завтра.

– Твои слова да Богу в уши. Мэтью, я очень хочу с тобой увидеться.

– И я хочу, дорогая. Но как раз сейчас нет времени. Не то чтобы я должен ее все время охранять, ей просто нужно знать, что я рядом.

– Как Господь Бог.

– Не смейся.

– Ну что ты.

– Мне кажется, она впервые за долгое время обрела покой. Страх выходит из нее вместе с потом. Извини за неуклюжую метафору. Со мной она чувствует себя в безопасности. Но это не моя заслуга.

– Биологический магнетизм. Понимаю. Наблюдала, как ты применяешь его на вечеринках. Прости, любимый, шучу. Я и в самом деле верю, что только ты можешь ей помочь, никто другой.

– Благодарю тебя, Мэвис. Ну, до утра! Держись. А утром составим план действий. Я постараюсь, чтобы сегодня тут было спокойно.

– Мэтью, а если Остин явится и потребует отвести к Дорине? Что мне ему сказать?