Его люди ждали от него действий или, по крайней мере, объяснений, по поводу того, что станет он предпринимать, дабы смыть обрушившийся на голову позор и оправдать себя и их в глазах общественного мнения. Ожидание это было отнюдь не спокойным и не безмолвным, в комнату, где снова, как и после гибели Ахмета, уединился Беслан долетали теперь возбужденные голоса, и гул их все усиливался. Но и это не беспокоило его теперь. Выглянув из-за двери и обведя собравшихся во дворе дома людей своим холодным, а теперь еще и словно невидящим взглядом, он коротко приказал доставить ему список пассажиров злосчастного московского рейса.

Как ни странно, но это на некоторое время успокоило людей — очевидно, у командира есть план, и, следовательно, их дело — просто выполнять его команды — остальное он, как всегда, берет на себя. Он скрылся за дверью, а люди разошлись со двора, над которым снова повисла тишина.

Список ему доставили через пару часов, и он внимательно изучил его, сам не зная, зачем — все те, кого собирался привезти с собой Леха, в списке значились. Информация о том, что один из пассажиров — Дмитрий Поляков на борт самолета так и не поднялся, по чьему-то недосмотру, а быть может, и корыстному интересу ( на его место вполне могли подсадить какого-нибудь несчастного безбилетника), в списке отсутствовала.

У Беслана было такое ощущение, будто, долго плутая в полу — темном коридоре, он, наконец, разглядел слабый свет в отдаленном его конце и сразу же двинулся в этом направлении. Причем, приближаясь к источнику света все ближе и ближе, он явственней убеждался, что это и есть выход из лабиринта, и инстинктивно прибавлял шаг, спеша поскорее выбраться на свободу. Когда же до выхода из мрачного тоннеля, таящей в себе целый сонм бед и опасностей, остались считанные шаги, он и вовсе побежал, не в силах совладать с собой и своим страхом. Но в тот момент, когда, казалось, что он достиг заветного, сияющего во мраке проема, пред ним возникла еще одна, на этот раз совершенно непреодолимая преграда, на которую он со всего маху и налетел, страшно, в кровь разбивая тело и дробя кости, и теперь отброшенный страшным ударом валялся на жестком ледяном как могильные плиты полу в сомкнувшимся на век мраке проклятого лабиринта. Так ощущал себя в эти минуты, а впрочем, быть может и часы, Беслан Шахсаидов.

Однако, этим днем, его ожидало еще одно неприятное известие.

Разумеется, оно ни в какое сравнение не шло с тем событиями, что произошли в аэропорту ранним утром, но к тому мероприятию, которое он предполагал осуществить нынешней ночью на руинах старого монастыря, имело самое непосредственное отношение Возможно поэтому, его уединение рискнули все-таки нарушить люди, которые принесли эту новость. Новость была такой — завтра, а быть может послезавтра, словом — в ближайшие дни в губернский центр пребывала солидная весьма комиссия из Москвы. В составе ее были и сотрудники Администрации Президента из комиссии по делам репрессированных, и прокурорские работники, и историки, и журналисты, и представители Русской православной церкви Естественно, все эти обличенные немалыми полномочиями люди ехали расследовать трагедию степного монастыря, и главным объектом их внимания конечно же станут его руины.

Беслан информацию выслушал молча и только кивнул, давая понять что все услышанное принял к сведению, а спустя полчаса распорядился приготовить ему машину, снабдив ее несколькими канистрами с горючим, питьевой водой, мощным фонарем, крепкой веревкой и еще кое-какими инструментами, назначение которых ничего не говорило о том, куда будет лежать его дорога и какие цели ставит он перед собой в этом путешествии Еще через полчаса он вышел к машине экипированный и вооруженный, как обычно, перед боевой операцией и, никому ничего не объясняя, не давая никаких распоряжений, но категорически запретив следовать за собой, мягко, по-кошачьи запрыгнул на водительское сидение своего мощного джипа и уже через несколько мгновений исчез в сгустившихся сумерках.

Никто не посмел задать ему вопроса, который, конечно же, мучил всех, но если бы и нашелся смельчак, ответа бы он не услышал. Беслан не знал, зачем он едет и, к тому же, так спешно. Однако он был совершенно уверен в том, что этой ночью он должен быть на месте гибели Ахмета — в развалинах степного монастыря. Объяснить это кому-либо было просто невозможно.

Последние дни вырвали из окружения Дмитиря Полякова слишком много людей. Не каждый человек и за всю свою жизнь понесет столько человеческих потерь — и слава Богу! Но в разной, разумеется, степени, скорбя, сожалея и даже страдая от потери, к примеру Микаэля Куракина, Дмитрий как не странно, более всего чувствовал отсутствие рядом с собой малоприметного, но незаменимого, как выяснялось теперь, Ковалевского. Долететь до губернского центра, глубокой ночью прибыв в его аэропорт, который все еще лихорадило после вчерашней трагедии, оказалось лишь половиной дела. Куда труднее было организовать его поездку в отдаленный степной район — к развалинам старого монастыря. Причем непреложным и раздражающим даже степенью своего беспричинного на первый взгляд упрямства, условием Полякова было то, что отправится он в монастырь один, без какого-либо сопровождения. Потребовался целый день, исполненный организационной суетой, беспрестанными звонками в Москву, контактами на месте с чиновниками различного ранга, людьми из свиты министра и в конце концов с ним самим, но и при этом — не прекращающимся ни на минуту процессом раздачи взяток, чтобы к вечеру — экипированный относительно неплохо, на приобретенном здесь же по цене в несколько раз превышающим реальную, даже московскую стоимость машины, джипе, он смог наконец выехать из взбудораженного городка на шоссе, убегающего вдаль, в подернутые уже дымкой предвечернего тумана и залитые розовым светом незаметно крадущихся сумерек, бесконечные, безлюдные и не желающие вовсе вести счет времени, степные просторы.

Несколькими часами раньше, к руинам монастыря добрался на своем мощном «Хаммере» Бес. Он ехал не спеша, минуя блокпосты и избегая раскаленного полотна пустынной, правда, теперь, а некогда одной из самых оживленных на юге России, трассы. Одинокие машины все же нет-нет да и встречались на ее черной, лоснящейся расплавленным асфальтом ленте, а лишние встречи были Беслану не к чему. Его « Хаммер», более напоминающий танк или какую-другую машину, сконструированную для военных действий, что, собственно, так и было, ибо этими машинами были оснащены вооруженные силы Соединенных штатов Америки, — был слишком редок и приметен не только для здешних мест, но и вообще для России. К тому же многим, если не всем, интересующимся его персоной, и во многом, благодаря, журналистам, было известно, что он ездит именно на «Хаммере». Словом, он пробирался малоизвестными степным тропами и, вроде бы в своей конспирации, преуспел. Когда он прибыл на место, горячий день еще был в разгаре и солнце едва-едва перевалило за точку зенита, практически незаметно, сохраняя вроде полную неподвижность и опрокидывая на землю потоки нестерпимой жары, тем не менее медленно, но неуклонно поползло оно вниз, теряя с каждым миллиметром набранной в полдень высоты и силу своего обжигающего пекла, хотя в это трудно было поверить. Однако жара никогда особо не беспокоила Беслана, сейчас же он ее просто не замечал Загнав машину на монастырский двор, он ловко припарковал ее практически вплотную к сохранившейся стене одного из строений, тень от нее, которая теперь с каждым часом будет только увеличиваться, должна была укрыть массивный черный корпус джипа от разящих солнечных лучей. Он собирался сразу же приступить к осмотру руин и, в первую очередь, шахты развороченного колодца, но в небе, выцветшем от беспрестанной жары как ситец дешевеньких занавесок — блекло голубом, без единого облачка раздался стрекот вертолета.