За три года был проделан полувековой путь технологического прогресса. В феврале 1943 г. умер Дилвин Нокс, почив чуть раньше Итальянской империи, для подрыва которой он так много сделал. А с ним кануло в лету и доиндустриальное мышление. «Энигма» вовлекла их в одну научную революцию, и вот захлестнул водоворот уже второй. Полностью электронная машина оказалась гораздо более надежной и быстродействующей, нежели были модификации «Робинзонов». Они назвали ее «Колоссом», и машина демонстрировала, что колоссальное количество — 1500 — электронных ламп при правильном использовании могли работать вместе долгое время без сбоев и ошибок. Это был удивительный факт для всех традиционалистов. Но в 1943 году было возможно и думать, и делать невозможное в самые сжатые сроки.

Алан был в курсе всех этих разработках, но отказался от приглашения поучаствовать в них непосредственно. Ньюман создавал все более крупную и мощную группу, заманивая к себе лучшие таланты из других хижин и математического мира вовне. Алан двигался в противоположном направлении; он не был Ньюманом, искушенным в общем руководстве, и еще меньше он походил на Блэкетта, вращавшегося в политических кругах. Он не боролся за сохранение контроля над морской версией «Энигмы», и он отступил перед организаторской мощью Хью Александера. Будь Алан совершенно другим человеком, он бы мог теперь добиться для себя достаточно влиятельного положения и заседать в координационных советах, англо-американских комиссиях, комитетах по вопросам дальнейшей политики. Но он даже не думал искать себе применение где-то еще, кроме стези научных исследований. Другие ученые сознавали, что война наделяет их могуществом и влиянием, которых они были лишены в 1930-е гг., и пользовались этим, к своему пущему благополучию. Алану Тьюрингу война, конечно же, принесла новый опыт и новые идеи, как и шанс что-то сделать, создать. Но она так и не возбудила в нем стремления организовывать других людей под своим началом и сохранила его постулаты неизмененными. Убежденный одиночка, он и дальше желал делать и создавать что-то только свое.

Точно так же Второй мировой войны оказалось недостаточно, чтобы изменить представления и взгляды его матери, которая в декабре 1943 г. предалась традиционному занятию — выбору рождественских подарков. Алан писал ей 23 декабря:

Моя дорогая мама,

Спасибо тебе за твои расспросы о подарке, который бы мне хотелось получить к Рождеству. Но я действительно полагаю, что нам стоит в этом году воздержаться. Я могу думать о множестве вещей — желанных, но сейчас, как мне думается, недостижимых. Например, о прекрасном комплекте шахмат вместо того набора, который ты мне подарила в 1922 г. или около того, и который украли в мое отсутствие. Однако я знаю, что это просто бессмысленно в нынешние времена. Здесь есть старый комплект, которым я могу пользоваться до окончания войны.

Сравнительно недавно мне выдался недельный отпуск. Я ездил на озера с Чемпернауном и жил в коттедже проф. Пигу на Баттермире. Я даже не думал, что стоит ехать в горы в такое время года, но нам невероятно повезло с погодой. Дождя не было вообще, а снег шел всего несколько минут, когда мы находились на Грейт-Гейбл. Это было в середине ноября, так что я не думаю, что смогу взять рождественский отпуск раньше февраля…

Твой Алан

Однако на Рождество 1943 г., после потопления «Шарнхорста» с помощью «Энигмы», Алан начал новый проект — на этот раз практически свой собственный. Он передал свое досье по американской машине Гордону Уэлчману, который к тому моменту покинул 6-ю хижину, чтобы взять на себя общую координирующую роль. Уэлчман утратил интерес к математике, но обрел новую жизнь в освоении эффективной организации; особый интерес у него вызывала американская связь взаимодействия. А Алан по возвращении из Америки проводил большую часть своего времени за разработкой нового способа шифрования речи. И если другие математики, похоже, удовлетворялись пользованием электронной аппаратурой или имели о ней самое общее представление, то Алан, полагаясь на свой опыт в научно-исследовательской фирме «Белл Телефон Лабораторис», был преисполнен решимости действительно создать своим умом и своими руками что-нибудь реально работающее и стоящее. В конце 1943 г. он стал достаточно свободен, чтобы посвящать время проведению ряда экспериментов.

Шифрование речи теперь не считалось срочной, безотлагательной задачей. 15 июля 1943 года состоялась официальная церемония принятия в эксплуатацию новой аппаратуры засекреченной радиотелефонной связи «X-system», или SYGSALY, для обеспечения конфиденциальных переговоров на высшем уровне по трансатлантическому радиоканалу Лондон — Вашингтон. (Связь с «Военными комнатами» Черчилля была обеспечена через месяц). В служебной записке Комитета начальников штабов за тот день говорилось, что «британские эксперты, назначенные проверить надежность аппаратуры, выразили полное удовлетворение»; в записке также перечислялись двадцать четыре высших чина Британии, от Черчилля и ниже, которым было дозволено пользоваться новой системой, и сорок американцев, от Рузвельта и ниже, с которыми они могли контактировать. Проблема трансатлантической связи на высоком уровне была решена. Хотя англичанам пришлось идти на поклон, чтобы пользоваться ею, и американцы обошли их в налаживании связи с Филиппинами и Австралией. К тому же, едва ли англичанам хотелось, чтобы все передаваемые ими сообщения записывались американцами; союз союзников никогда не был настолько тесным, чтобы британское правительство поверяло все свои секреты Соединенным Штатам. Независимость будущей политики мотивировала англичан развивать собственную, независимую и надежную систему закрытия и распознавания речи. Великобритания, а не Соединенные Штаты, должна была стать центром мировой политики и торговли.

Но этого не было предпринято, как не было у новой идеи Алана потенциала для разработки такой системы. Концепция, складывавшаяся в его уме, не могла быть использована для решения проблем с изменяемыми задержками по времени и затуханием сигналов в случае с коротковолновыми трансатлантическими радиопередачами. Алану с самого начала было ясно: конкурировать с «X-system», преодолевшей эти проблемы, его проект никогда бы не смог. Он имел признаки чего-то такого, что Алан желал достичь исключительно для самого себя, а вовсе не того, что от него ждали под заказ. Война уже больше не требовала от него оригинального подхода к решению задач, и после 1943 г. он ощущал себя чуть ли не лишним в Блетчли-парке. Да и ресурсы для воплощения его проекта были весьма скромными, чтобы не сказать символическими. Призрак былой неудовлетворенности вновь маячил перед Аланом. Чтобы воплотить свою идею в жизнь, он вынужден был обратить свой взор на другое учреждение. В то время, как в Блетчли-парке десятки тысяч людей продолжали корпеть над поставленными на поток секретами, выполняя колоссальный объем работы по декодированию, дешифрованию, переводу и интерпретации, Алан Тьюринг постепенно переключался на соседний Хэнслоп-парк.

Если Правительственная школа кодов и шифров расширилась до размеров почти немыслимых в 1939 г., то Служба безопасности также разрослась в разных направлениях. Перед самой войной ее ряды пополнил бригадир Ричард Гамбьер-Пэрри, призванный усовершенствовать ее радиосвязь. С той поры Гамбьер-Пэрри, ветеран Королевского летного корпуса и гениальный патерналист, которого младшие офицеры называли не иначе, как «Папаша», только все больше расправлял свои крылья. Первый шанс представился ему в мае 1941 г., когда Службе безопасности удалось отделить от М15 службу радиоразведки, тогда ответственную за выявление вражеских агентов в Британии. И именно Гамбьеру-Пэрри выпало взять ее под свою эгиду. При таком количестве вражеских агентов, оказавшихся теперь под ее контролем, роль службы радиоразведки свелась к перехвату радиосообщений вражеских агентов со всех уголков мира. Теперь называющаяся «Специальная группа связи № 3», эта организация использовала ряд больших приемных радиостанций, замкнутых на центральную приемную радиостанцию в Хэнслоп-парке, большом особняке восемнадцатого века в отдаленном уголке северной части Бакингемшира.