Работа в департаменте по делам Индии была лишь стажировкой, о которой человек менее пытливого ума забыл бы без следа. Нам многое говорит не только об энергии Кейнса, но и о характере его таланта тот факт, что для него эта стажировка стала плодотворной: его первая – и первая успешная при этом – книга была посвящена индийской денежной системе и финансам[211]. Она вышла в 1913 году, тогда же, когда Кейнс был назначен членом Королевской комиссии по индийским финансам и денежной системе, в которой проработал год. Мне кажется, эту книгу можно заслуженно назвать лучшим исследованием, написанным в Англии о золотовалютном стандарте. Однако куда больший интерес представляет другой вопрос, лишь отдаленно связанный с успехом «Индийской денежной системы» как таковой: можно ли различить в первой книге Кейнса что-либо, что предвещало бы его «Общую теорию занятости, процента и денег»? В предисловии к «Общей теории» Кейнс утверждает, что его учение 1936 года – это лишь результат «естественной эволюции его размышлений за последние несколько лет». Это высказывание я еще прокомментирую. Пока же я хотел бы отметить, что, хотя в работе 1913 года не содержится тех характерных предположений, которые сделали книгу 1936 года столь революционной в глазах современников, общее отношение Кейнса к денежным феноменам и политике в 1913 году явно предрекало то отношение, которым проникнут «Трактат о деньгах» 1930 года.

Регулирование денежного обращения в то время, конечно, не было новшеством, а Кейнс, занимаясь проблемами Индии, был особенно хорошо осведомлен о природе, нуждах и возможностях этого регулирования. Однако новшеством был живой энтузиазм Кейнса в отношении влияния регулирования денежного обращения не только на цены, экспорт и импорт, но и на производственный процесс и занятость населения. Этот энтузиазм, возможно, не определил однозначно направление развития Кейнсовой мысли, но создал для него условия. Более того, давайте вспомним, как тесно была связана теоретическая мысль Кейнса в послевоенное время с той конкретной экономической ситуацией, решение проблем которой он предлагал и которой в 1913 году никто не предвидел; затем добавим теоретические выводы, сделанные Кейнсом из опыта Англии 1920-х годов, к теории «Индийской денежной системы и финансов» и получим суть кейнсианских идей 1930 года. Это утверждение консервативно. Я пошел бы и дальше, если бы не боялся совершить ошибку, которую так часто совершают биографы.

В 1915 году Кейнс из потенциального государственного служащего превратился в действительного, приступив к работе в Министерстве финансов. Английская система финансов во время Первой мировой войны была крайне крепка и представляла собой первостатейное достижение морального характера. Но она не отличалась особой оригинальностью, и возможно, что именно тогда подающий надежды молодой чиновник и приобрел ту нелюбовь к образу мышления и взглядам министерства, которая впоследствии сделалась столь заметна. Впрочем, как работника его ценили высоко, потому что он был выбран главным представителем Министерства финансов на Мирной конференции в Париже (это назначение вполне могло бы стать ключевым, если бы в орбите премьер-министра Ллойд-Джорджа могли существовать еще какие-то ключевые должности), а также заместителем министра финансов в Верховном экономическом совете. Однако, с точки зрения биографа, куда важнее этих назначений был внезапный уход Кейнса в отставку в июне 1919 года, столь характерный для него как человека и как государственного служащего. У многих в то время имелись сомнения насчет мирного договора, но никто не отваживался высказать их вслух. Кейнс был сделан из другого теста. Он оставил свой пост и рассказал всему миру, почему принял такое решение. Этот поступок принес ему мировую славу.

Книга «Экономические последствия Версальского мирного договора» (1919) была принята публикой так, что слово «успех» для описания этого приема звучит слишком бледно и невыразительно. Те, кто не понимает, как связаны между собой удача и личные заслуги, конечно, скажут, что Кейнс просто написал о том, что было в то время на уме у каждого разумного человека; что он находился в крайне выигрышном положении для того, чтобы его протест прогремел на весь мир; что именно этот протест, а не аргументы Кейнса завоевали ему всеобщее внимание и привлекли на его сторону тысячи сердец; что в момент выхода книги та волна, на гребне которой он прокатился, уже набирала ход. Все это отчасти правда. Конечно, возможность, которой воспользовался Кейнс, была уникальной. Но если мы решим признать незначительными все те подвиги, которым поспособствовала какая-либо уникальная возможность, нам придется переписать историю, потому что без великих возможностей не существует великих подвигов.

Поступок Кейнса требовал прежде всего огромного мужества. Но помимо этого книга была настоящим шедевром, полная мудрых и глубоких практических советов; безжалостно, но не холодно логичная; глубоко гуманная, но не сентиментальная; все факты в ней были представлены без сожалений, но и без безысходности; книга была сочетанием тщательно продуманных советов с тщательно продуманным анализом. Кроме того, она была произведением искусства. Форма и содержание сочетались в ней идеально. Все сказанное автором было сказано по делу, без единого лишнего слова. Мудрую экономию средств выразительности не нарушали праздные украшения. Идеальная выверенность изложения – ни в какой другой книге слог Кейнса не был так хорош – подчеркивала его простоту. На страницах, где Кейнс пытается описать через действующих лиц трагический провал тех целей, которые преследовались ими при заключении мирного договора, он поднимается до высот, на которых побывали очень немногие авторы[212].