Отодвинув пергамент и чернильницу с пером, он притянул к себе шкатулку, накрыв ее ладонями и охраняя… только от кого?

Ему показалось, что рядом стоит Аль-Муалим. Его старый Наставник. Человек, предавший братство и уничтоженный им. Но сейчас голос Аль-Муалима звучал властно и угрожающе.

– Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь. – Призрак наклонился к уху Альтаира и требовательным шепотом продолжал: – Уничтожь его! Уничтожь, как собирался!

– Я… я… не могу.

Затем послышался другой голос. Голос, от которого у Альтаира защемило сердце. Аль-Муалим исчез. Но где же она? Альтаир оглядывался по сторонам, но не видел ее!

– Альтаир, ты идешь по тонкой линии, – сказала Мария Торп.

Ее голос звучал звонко и молодо. Как семьдесят лет назад, когда он впервые встретил ее.

– Мария, мною двигало любопытство. Нередко я испытывал к Яблоку страх и отвращение, но в нем заключены чудеса. Мне хотелось бы, насколько это в моих силах, понять то, что я вижу.

– Что ты видишь? Что оно тебе говорит?

– Оно показывает странные картины. Рассказывает странные истории о тех, кто жил прежде нас, об их вхождении в могущество и о последующем падении…

– Как это связано с нами? Где находимся мы?

– Мы, Мария, – звенья в цепи.

– Но что будет с нами, Альтаир? С нашей семьей? Что говорит тебе Яблоко?

– Кем были те, кто жил прежде нас? Что привело их сюда? Как давно это случилось?

Это не было ответом на вопросы Марии. Альтаир вдруг понял: он больше говорил с собой, чем с Марией. Однако ее голос вновь ворвался в его раздумья.

– Избавься от этого предмета!

– Мария, это мой долг, – печально ответил ей Альтаир.

И вдруг она страшно закричала. Потом из ее горла раздался предсмертный хрип.

– Будь сильным, Альтаир, – успела прошептать она.

– Мария! Где… где ты?.. Где она? – крикнул он на весь сумрачный зал.

Ответом Альтаиру было лишь эхо.

Послышался третий голос, попытавшийся его успокоить. В голосе говорившего звучала искренняя боль.

– Отец, ее больше нет. Разве ты не помнишь? Ее убили, – сказал Дарим.

– Где моя жена? – в отчаянии возопил Альтаир.

– Отец, неужели ты на старости лет ослаб умом? Вот уже двадцать пять лет, как ее нет в живых! Она мертва! – сердито крикнул ему Дарим.

– Оставь меня. Мне надо работать!

– Отец, что это за место? Зачем оно? – уже мягче спросил его старший сын.

– Это библиотека. И архив. Место, где надежно хранятся знания, которые я сумел собрать. Все, что они мне показали.

– Что они тебе показали?.. Что происходило в Аламуте до вторжения монголов? Что ты сумел найти?

Потом стало тихо. Тишина, окутавшая Альтаира, была похожа на теплый небосвод. Альтаир сказал, обращаясь к этой тишине:

– Нынче мне известно их намерение. Их тайны стали моими. Мне ясны их замыслы. Но это послание предназначено не мне, а кому-то другому.

Альтаир перевел взгляд на шкатулку.

Мне нельзя снова дотрагиваться до этого дьявольского искусителя. Вскоре я покину земной мир. Пришло мое время, и все часы дня теперь окрашены мыслями и страхами, порожденными сознанием своего ухода. Все откровения, которые я получал, окончились. Не существует никакого загробного мира. И возвращения в этот тоже не существует. Я просто исчезну. Навсегда.

Он открыл шкатулку. Внутри, на коричневой бархатной подушечке, лежало Яблоко. Частица Эдема.

Пусть это Яблоко, сначала спрятанное на Кипре, затем брошенное в пучину морских вод… не будет обнаружено раньше времени…

Взглянув на Яблоко, Альтаир встал и повернулся к нише, темнеющей в стене за его спиной. Он нажал рычаг, открывающий тяжелую дверь. За дверью помещалась другая ниша, побольше первой. На полу стоял пьедестал. Взяв Яблоко, которое размерами не отличалось от обычного яблока, Альтаир торопливо переложил его на пьедестал. Он действовал быстро, не позволяя искушению взять верх над собой. Альтаир снова нажал рычаг. Дверь закрылась. Альтаир знал: теперь открыть эту дверь можно будет не раньше чем через два с половиной века. Возможно, за двести пятьдесят лет мир изменится. А для него искушение перестало существовать.

Он снова сел и достал из ящика стола белый алебастровый диск. Альтаир зажег свечу, взял диск обеими руками, поднес к глазам и закрыл их. Сосредоточившись, он стал наполнять алебастровый диск своими мыслями. Это было его завещанием.

Камень засиял и долго освещал его лицо. Затем сияние начало меркнуть, пока не погасло. Зал погрузился в темноту.

Эцио снова и снова вертел диск в руках. Сквозь алебастр просвечивало пламя свечи. Эцио понятия не имел, каким образом он все это узнал. Но он чувствовал крепкую связь и даже родство с хрупкой телесной оболочкой, застывшей рядом.

– Значит, еще одна Частица Эдема? – сказал Эцио, недоверчиво глядя на Альтаира. – Еще одно Яблоко?

Эцио знал, что́ делать, однако действовал почти как во сне. Он осторожно положил диск обратно на стол, а сам повернулся к узкой темной нише в стене. Знал ассасин и то, в какой ее части искать рычаг. Достаточно было легкого прикосновения, и рычаг, поддавшись, открыл дверь. Но когда она открылась, Эцио чуть не вскрикнул. «Я думал, что Яблоко всего одно. То, которое мы с Макиавелли надежно спрятали в Риме. И вот – его двойник!»

Он смотрел на Яблоко: темное, холодное и, казалось, безжизненное. Но рука Эцио, независимо от его воли, уже потянулась к Частице Эдема.

Сделав над собой неимоверное усилие, ассасин остановился.

– Нет! – вслух произнес он. – Ты останешься здесь!

Он попятился.

– Хватит с меня того, что́ я повидал за свою жизнь!

Эцио протянул руку к рычагу.

И вдруг Яблоко пробудилось к жизни. Брызнуло ослепительно-ярким светом. Эцио отошел, отвернулся, но какая-то сила заставила его снова взглянуть на Яблоко. Ниша была освещена ярче, чем в солнечный полдень. В шести метрах от пола вращался… земной шар. Точнее, нечто вроде глобуса, на котором преобладали голубой, коричневый, белый и зеленый цвета.

– Нет! – снова закричал Эцио, закрывая глаза ладонями. – Я и так успел достаточно сделать в своей жизни! Я старался жить наилучшим образом, не зная, зачем, для какой цели живу. Меня тянуло вперед, словно мотылька, привлеченного светом далекой луны. Я не хочу продолжения!

Слушай. Ты являешься проводником послания, не предназначенного для твоего понимания.

Эцио понятия не имел, чей это голос и откуда раздается. Отняв руки от лица, он заткнул уши и уперся глазами в стену. Его тело дергалось в разные стороны, словно под градом ударов.