Без малого полвека назад Галкин-Врасков совершил вояж в Западную Европу, где пробыл два года, посвятив их главным образом изучению тюремного дела на Западе и тюремного вопроса вообще; результатом было издание им труда «Материалы к изучению тюремного вопроса».

Поставленный в 1879 году во главе учрежденного государем Главного тюремного управления, он действительно провел ряд реформ в тюремном деле. Были преобразованы тюремные штаты – с улучшением материального и служебного положения служащих, учрежден ряд инспекций в 20 губерниях, построены несколько образцовых тюрем, введен обязательный труд среди арестантов и многое другое. Кроме того, автором был подготовлен обширный материал по отмене ссылки в Сибирь и на остров Сахалин.

Все в труде Галкина-Враскова было умно, продумано, обосновано, но, увы, столь же далеко от реальной жизни, как, скажем, указание отрастить людям крылья.

Галкин-Врасков предлагал ряд мер «в целях более прочного заселения острова»: семейным каторжанам разрешить проживать вне тюрьмы с целью содействия «в свободное от казенных уроков время устройству оседлости и хозяйства собственной семьи». Семьям, «добровольно последовавшим за ссыльнокаторжными, – писал он, – необходимо давать в постоянное пользование земельные участки, а крестьянам из ссыльных, детям ссыльных мужского пола, приписанных к сельским обществам, при их желании остаться на острове получить подворный надел от 5 до 15 десятин на душу».

Не пожалев времени и собрав десятка полтора поселенцев, которые, согласно доносам надзирателей, «злостно сожрали выданный им семенной фонд ржи и картофеля, чем было нагло попрано указание начальства», Агасфер вместе с ними отправился за околицу поста, на осмотр выделенных мужикам земель. Вместе с ним, подпихивая унылых злодеев в спины и суля им всех чертей, гурьбой пошли надзиратели и даже писари смотрительской конторы.

«Благосклонно» выделенные участки на деле оказались таежными опушками, густо заросшими не только травой и невыводимым бамбуком, но и мощными осинами, лиственницами и елями. Даже далекому от земледелия чиновнику было совершенно очевидно, что, прежде чем посадить на этих участках что-то культурное, следовало выкорчевать десятка три деревьев и уйму мощных кустарников, вывести заросли бамбука, вспахать и удобрить твердую как камень глинистую землю.

Отведя надзирателей в сторонку, Агасфер попытался втолковать им надуманность обвинений поселенцев в злоумышлении.

– Работать, подлецы, не желают! – чуть ли не хором реагировали те на все его доводы.

Потеряв терпение, Агасфер вынул из портмоне пятирублевую ассигнацию и протянул одному из надзирателей:

– Будем считать это авансом, милейший! Я, в порядке эксперимента, заплачу еще столько же, если вы с двум-тремя товарищами сумеете расчистить и вспахать вот этот клин, удобрить его, а по нынешней осени показать мне выращенный урожай! Не сумеете – не обессудьте: деньги придется вернуть! Ну как?

Надзиратель, протянувший было руку за деньгами, быстро ее отдернул:

– Никак сие невозможно, ваше высокоблагородие!

– Ну почему же?

Надзиратель обернулся. Торопливо посчитал что-то на пальцах и доложил:

– Потому как тутока артельно требуется спилить и выкорчевать 29 стволов толщиной не менее 12–15 вершков, выкопать корни, будь они неладны. На каждое дерево, считай, дня два уйдет. А кусты? А бамбук проклятые? Нет, ваше-бродь, не возьмусь!

– А чего ж мы с этих «подлецов» спрашиваем? Да вы поглядите, господа! Один другого тощее и слабосильнее, не вам чета! Им и за неделю с одним деревом не справиться!

– Ежели артельно, все равно попробовать можно, – стоял на своем старший писарь. – Всем миром навалиться – недели за четыре поле очистить можно! Хотя…

– Пахать не на чем? – догадался Агасфер. – И время упущено, июнь кончается. Кстати, господа, а когда этим поселенцам участки выделили? Семена?

– Семена на «Ярославле» только вместе с вашим высокоблагородием привезены, – буркнул писарь. – Тогда ж и землю расписали им – чего расписывать раньше, ежели неясно было насчет семян?

– И что же им делать теперь? Семена до будущего года хранить? А есть что?

Агасфер не ругался, говорил благожелательно, чертей, в отличие от прочего начальства, не сулил. И «свита» осмелела, стала осторожно поругивать высокое начальство в Петербурге: на бумаге, мол, все легко получается!

– Вам бы с Ландсбергом, ваш-бродь, потолковать, с инженером окружного управления! – посоветовал ему на обратном пути в контору помощник смотрителя участка. – Он хоть и каторжник бывший, а человек понимающий! Не любят его у нас, но… Головастый, не отнимешь! Может, присоветует что-нибудь…

– Что же он может тут присоветовать, господа?

– Он на пол-острова, почитай, работы развернул. И пристань строит, и дороги бьет, подряды на строительство взял, на лесозаготовки… Арестантов на него, почитай, две тюрьмы работает! «Уроков»[79] у него уйма – может, и наших два десятка вахлаков пристроит, а?

Агасфер задумчиво кивнул: встреча и знакомство с Ландсбергом входили в его планы. А тут и повод появился!

На полдороге в пост Агасфер передумал возвращаться в смотрительскую контору, традиционно осаждаемую толпой поселенцев с прошениями в руках, и направил стопы в окружное полицейское управление.

Прошения, кстати, были на редкость однообразны: просили выдать бабу для домообзаводства. В этом вопросе Агасфер помочь никак не мог: распределением женского контингента занимался не он. Да и не по душе ему была «раздача» женщин-арестанток.

Едва попав на Сахалин и впервые столкнувшись с «бабьими просителями», он воспринял подобные прошения как физиологический каприз. И несколько раз пытался убедить ходоков взять вместо «хозяйки в дом» корову, либо пару поросят – благо каботажное судно из Николаевска нынче, всем на удивление, доставило на остров десятка три буренок и несколько огромных ящиков с визжащим свиным поголовьем.

Однако большинство поселенцев категорически отказывались от скотины и требовали «бабов».

– Вот чудак-человек! – искренне удивлялся поначалу Агасфер. – Да ведь ты пьяница, игрок – зачем тебе подруга? А от коровы молоко будет! Свиней, откормивши, забьешь и мясо продашь с выгодой…

Поселенцы отвечали:

– Коровенку взять – хорошо, конечно! Однако, господин начальник, невыгодно! – и начинали загибать корявые пальцы: – Во-первых, николаевские коровы нераздоенные, от иной и пары стаканов молока за день не получишь. Во-вторых, за корову выплачивать казне надо. Стало быть, не отойдешь от нее, проклятой, на выпас одну не выпустишь! Того и гляди, зарежут бродяги да беглые – и без коровы останешься, и с долгом. А то и сам без головы окажешься, коли заступаться полезешь. Свиньи – то ж самое, к тому же одну траву с сеном жрать не станут, проклятые! А баба – совсем другое дело! И за домом присмотр, и огородишко разведет во дворе какой-никакой. Щей, опять же, наварит… А то и на «фарт» пустить можно, особенно если не кривая, не косая и не старая – все копеечка в дом побежит! И платить в казну за нее не требуется… Не, господин начальник, баба куда лучше коровы-то!