Они тихо-тихо, обняв столб и мелко переступая, помчались вперед, туда, где по их расчетам, находилась Волга с ее бескрайними камышовыми плавнями и тальниковыми джунглями.

* * *

Ночь была теплой и звездной; небо – чистым-чистым, но месяц где-то подзадержался, и поэтому назвать местность чересчур освещенной было нельзя. Но это им было только на руку.

– Молодец, что спички взял! – пропыхтел мулла, когда они отбежали примерно на полкилометра. – Хоть у костра согреемся, если что.

– Я не для этого… их взял, – задыхаясь, ответил священник.

– А для чего?

– Если столб пережечь… в том месте, где входят крюки, дальше побежим уже без столба… только с крюками.

– Ну, ты голова! – восхитился мулла и вдруг словно взбесился. – И ты все это время молчал?! И мне ни слова?!

– Ты такой суровый сидел. Все о достоинстве своем человеческом думал. Мне и подойти… было страшно.

Исмаил хохотнул, и священник почувствовал огромное облегчение. Если уж Исмаил смог рассмеяться над самим собой, значит, его душевное состояние и впрямь на поправку пошло.

– Я, Мишаня, вспомнил, какой ты смиренный ко мне заявился, – пояснил причину своего смеха Исмаил. – Ягненок ягненком! Прямо агнец жертвенный!

Он так ничего и не понял.

– Ты на меня не обижайся, Мишаня, – вдруг выдавил Исмаил. – Я знаю, что бываю несносным, но это у меня характер такой. Десантный. Не умею я вилять ни хвостом, ни задом. От того и неприятности.

– Бог простит, – вздохнул священник.

* * *

Они бежали всю ночь. Сначала быстро, а затем все медленнее и медленнее. Столб тяжелел и тяжелел с каждым пройденным километром, и они то клали его на правое плечо, то перекладывали на левое, а то и пытались тащить на головах, поддерживая руками с обеих сторон. Но вскоре ничего уже не помогало, и они продвигались вперед на одном характере.

У отца Василия вскоре начало отчаянно колоть сердце, но он боялся попросить Исмаила двигаться медленнее – в таком деле, как путь к свободе, расслабиться – слишком часто означает проиграть. Уж это он знал.

Давным-давно, еще в «той жизни», в бытность спецназовцем, он участвовал в поимке двух беглых зэков. Рецидивисты были дерзки, но слишком еще молоды и не умели держать себя в руках, тем более когда силы на исходе. Преступники благополучно миновали огромное число постов и даже две специально на них устроенные засады, но потом не выдержали многодневного бегства и заночевали в колхозном телятнике на краю деревни. Там их и обнаружил пастух, и именно там, спустя четыре часа, их и повязали.

Священник не хотел такой судьбы для себя. Слишком хорошо он запомнил отчаяние, испытанное поставленными на колени лицом к стене беглецами.

– Мишаня, я слышу Волгу, – вдруг как-то неуверенно выдохнул Исмаил.

– Как это? – не понял священник.

– Обыкновенно. Я ее точно слышу!

Отец Василий знал, что слух у муллы особенный, невероятно тонкий, и все равно он с трудом представлял, как можно услышать шум реки на таком расстоянии, да еще шум такой степенной реки, как Волга.

– Ты что, камыш слышишь? – спросил он.

– Это само собой! – нервно отозвался Исмаил. – Я теперь и реку слышу! И рядом совсем! Километр от силы!

– Тогда прибавим ходу, – собрав всю свою волю в кулак, предложил священник.

– А ходу нам так и так прибавить придется! – помрачнел вдруг мулла. – Потому что за нами едут.

– Погоня? – ужаснулся священник.

– Точно. Я узнал. Это «Фольксваген» хозяйский.

Они добавили скорости.

– Они приближаются, – через пять минут отрапортовал Исмаил.

Священник отчаянно вращал головой и вглядывался в сиреневую предрассветную даль, но ни рощицы, ни леска не обнаруживал. Степь да степь, а руки уже совсем отваливались.

Он терпел еще десять минут. Потом еще пять. Потом еще три… Солнце уже приближалось оттуда, снизу, к линии горизонта, и наступил момент, когда впереди заблестела тонкая серебристая полоска великой реки. И в тот самый момент, когда светило высунуло свой раскаленный краешек наружу, он понял: все, больше он не может!

– Мишаня, стоп! Хорош! – чуть ли не прорыдал Исмаил. – Я больше не могу!

Они с огромным облегчением, без единого слова скинули свою ношу и упали рядом. Тело вибрировало от напряжения, грудь ходила ходуном, а в висках словно стучал паровой молот.

– Они близко? – хрипло спросил священник.

– Да.

– Думаешь, найдут?

– Непременно. Они идут прямо на нас. Как знают, где искать.

– Надо было в степь двигать, – вздохнул священник. – Надо же, триста шестьдесят градусов на компасе, а мы выбрали самое неудачное направление.

– Не вини себя, – тихо произнес Исмаил. – Любой нормальный человек в нашем положении двинул бы к Волге.

* * *

Вскоре звук приближающейся машины слышал даже отец Василий. Они решили не вставать до последнего. Убежать все равно не удастся, а так, лежа, они имели шанс остаться незамеченными. И уж по меньшей мере могли немного отдохнуть.

Звук машины приближался. Он стал таким громким, что отец Василий даже чувствовал, как вибрирует земля. Внезапно грузовик встал, и через пару секунд они услышали голос Николаича.

– Вон они! Я же говорил, далеко не уйдут!

– Что, встаем? – спросил муллу отец Василий.

– Встаем.

Они поднялись и замерли. В зареве рассвета лица преследователей зловеще отсвечивали красным. Тимофеич и его помощник вышли из новенького «Фольксвагена» и подошли ближе.

– Вот и делай после этого добро людям, – покачал он головой. – Вот правильно мне говорили, сколько бича не корми, а он все равно добра не помнит!

Фермер повернулся к Николаичу.

– Что скажешь?

– Пусть идут работать, – хмуро сказал Николаич. – Фундамент надо готовить.

– Правильно, – кивнул Тимофеич и снова повернулся к мулле и отцу Василию. – Только честный труд сделает из вас людей. Та-ак… бревнышко подняли и бегом вперед машины!

Исмаил и священник тупо наклонились и подняли бревно.

– Вперед, я сказал! – заорал Тимофеич и вытащил кнут.

Друзья неловко развернулись и едва не зацепили бревном фермера.

– Глаза разуйте! – взмахнул кнутом Тимофеич. – Смотрите, куда идете!

Отец Василий глянул на Исмаила. Тот улыбнулся. И тогда они развернулись еще раз, и на этот раз бревно попало как раз туда, куда надо, – прямо по фермерскому котелку. Тимофеич охнул и схватился за голову.