— А Оксана? Где она сейчас?

— С ней-то все в порядке будет! — неожиданно рассмеялся Зимин. — Ее твой поп охраняет. Ни на шаг не отходит. Уже полдня здесь сидит… Ты разве не знал?

— Догадывался, — вздохнул я. — Ну что ж, поехали…

—

* * *

— Я тебе говорю, попробуй! — убеждал меня Зимин, размахивая папкой с меню. — Такой вкус незабываемый! Такие ощущения!

— Да, но все же как-то… непривычно, — сомневался я. — Ни рыба ни мясо… Лягушки… Пусть и в тесте, но…

— Это же не простые лягушки! — заверял Зимин. — Не те жабы, что у нас в прудах живут. Их специально выводят и специально привозят. Это — нежнейшие лягушачьи лапки. Прекрасно приготовленные прекрасным поваром. Мясо по вкусу, как у крабов… Ну, решайся!

— Давай, — сдался я. — Рискнем, где наша не пропадала.

— А мне антрекот, — сказал Зимин официанту. — Хорошо прожаренный. И грамм по двести вина. Красного.

— Михаил Глебович, я все же рискну задать тебе некорректный вопрос. Почему ты не хочешь официально зарегистрировать свой брак с Оксаной? Что-то мешает? — спросил я.

— Нет, ничего не мешает. Я ее люблю и верю ей… Дело во мне. Это какой-то комплекс, какая-то поганая закономерность. Мне очень не везет с женщинами. Правда. Есть такие ребята, которым победа над женщинами достается без всякого труда. У них ничего нет — ни денег, ни связей, ни каких-то особенных талантов… И это, наверное, хорошо. Ведь любят не за что-то. Никто из тех, кто по-настоящему любит, не сможет сказать, за какие такие качества или заслуги любит он другого человека и за что другой человек любит его… А таким, как я, — не везет. Если в компании не знают, что я богат, — ко мне ни одна девушка сама не подойдет. А если подхожу сам, то стоит появиться кому-то более раскрепощенному, не загруженному своими проблемами, менее «правильному»… В общем, не везет, и все. Я слишком серьезно все воспринимаю. Я даже познакомиться стараюсь с девушками, представляясь грузчиком или шофером. Но при моей-то жизни это не проверка… Девчонок у меня было много, может быть, даже больше, чем нужно, потому что ни в одной я не чувствовал к себе страсти. Такого волчьего голода по любви… А у меня накопилось сполна и того, что могу отдать, и огромной жажды что-то получить из самой души… У меня была когда-то девушка, которую я любил, но это было до «перестройки». А потом в считанные дни словно безумие какое-то в страну вползло. Все словно помешались на деньгах… Знаешь, что она мне тогда сказала? Что я — неудачник, что таким, как я — место на обочине дороги, а она не хочет смотреть, как красивая жизнь пролетает мимо. Я не смог ее удержать, хотя очень старался. До унижения старался… А потом в этот сумасшедший мир блесток и мишуры с головой бросился… Поначалу очень тяжело было. Столько вытерпеть пришлось, столько нахлебался… Ты знаешь, что такое — работать на износ? По десять — двенадцать часов каждый день, без выходных? И по год, не два… У меня после нее было много девушек. Я думал, ч то уже никогда не смогу любить так, как прежде… А любить хоте лось, потому что я уже знал, что это такое — любить… Только я никогда не знал, как это — быть любимым?.. Женщины часто упрекают меня в том, что я слишком мягкий, слишком добрый, слишком спокойный… Но это же по отношению к ним. Видели бы они меня на работе, может, и не считали бы так. А я не могу быть грубым с женщиной. Нравится им это или не нравится, но не могу. Я не могу жить с мазохисткой, которая любит, когда па нее орут или отвешивают оплеухи. Я не могу жить с борцом, который в личной жизни ищет «острых ощущений», жаждет схватки, хочет на мне «разрядиться»… Не люблю я всего этого. «Войны» мне и на работе хватает. В общем, не получается у меня с ними. Наверное, потому что любят все же не меня самого, такого, какой я есть, а то, что есть у меня… Потом я встретил Оксану. Мне с ней повезло. Невероятно повезло. Она понимает меня Ей ничего не надо объяснять, ничего не надо растолковывать. Но знаешь, что-то удерживает меня… И самому стыдно, и перед ней неловко, но… Это какое-то чувство, которому и названия-то я подыскать не могу. Видимо, я боюсь приобщать ее к деньгам, Я хочу оставить ее рядом с собой, а не с деньгами. Я стою сейчас между ними, и все, что касается денег, идет к ней через меня, Я слишком эмоционально говорю? Слишком витиевато?

— Нет, смысл я понял, — кивнул я. — Ты боишься, что, если закрепишь этот брак официально, что-то может измениться., У многих это бывает. Люди внушили себе, что брак проводит какую-то черту, делящую весь процесс отношений на «до» и «после», и живут в соответствии с этим… Самое странное, что именно у таких людей брак разрушается в первую очередь. А ведь все зависит от вас самих. От ваших отношений.

— А я все равно боюсь, — признался он и сильным ударом разбил «пирамиду» из шаров. — Может быть, когда-нибудь… Даже очень скоро, я и смогу… Но не сейчас. Мы с ней уже больше года вместе. Это самое прекрасное время в моей жизни, и я боюсь что- нибудь менять… Даже понимая, что это глупо и… подло по отношению к ней. Но она понимает и не обижается. Конечно, это ей неприятно, я вижу это… Но она понимает, что рано или поздно я найду в себе силы избавиться от этого страха. Я столько получал оплеух от жизни, что сейчас боюсь менять даже самое незначительное. Я словно замер, наслаждаясь этим мигом и боясь спугнуть его…

Официант принес поднос с пирамидкой тарелок и ловко сервировал стол. Я в очередной раз промахнулся мимо лузы и со вздохом отложил кий.

— Наверное, этому все-таки учиться надо, — сказал я. — С первого раза почему-то не получается.

— Я этому месяца три учился, а уж в один день еще никому даже азы постигнуть не удавалось, — сказал Зимин. — Со временем получится… Ты пробуй лапки-то, пробуй… Ну как?

— М-м… на куриное мясо похоже, — оценил я. — Но на такое… экстравагантное… К этому привыкнуть надо.

— Вкусно? — с любопытством осведомился Зимин.

— Вроде ничего, — я с подозрением покосился на него. — А ты сам разве не пробовал?

— Я?! — возмутился он. — Да упаси боже! Я как этих жаб представлю… Мне просто было интересно посмотреть на человека, который ест лягушек… Сколько слышал, а вот видеть до этого не доводилось.

Я закашлялся и сообщил:

— Я начинаю чувствовать классовую вражду. Сегодня же сажусь за Маркса. У меня еще со школьной поры его «Капитал»

Остался.

— Официант! — позвал Зимин. — Приготовьте моему другу антрекот. И принесите нам еще вина… Это я пытаюсь спасти тебя от мучений, несравнимых с лягушачьими лапками, — пояснил он мне. — Я как-то раз заглядывал в этот «Капитал». Для того, чтобы это понять, нужно обладать совершенно больным воображением. Или же заполучить его, осилив этот труд до конца. Там души нет. Не читай его, Коля, не надо.

Тонко запищал радиотелефон.

— Слушаю, — поднес его к уху Зимин. — Так… Так… Ну что ж, неплохо. Дай ему семь тысяч долларов и отпусти. Затем срочно подымай банковских специалистов, пусть работают в режиме аврала. Они знают, что делать. Привлекай всех. Как только найдете что-нибудь, срочно связывайся со мной. И постарайтесь сохранить хотя бы минимальную секретность… Я знаю, что это тяжело при таких объемах работ, но я надеюсь на твою расторопность. Постарайся, Толя. Все, отбой… Сумел восстановить, — пояснил он мне. — Теперь дело за расторопностью моих специалистов… Как думаешь, есть шанс?