Бражники заспорили, разделившись на две группы, – одни настаивали, что девочка является Амелией Воган, ссылаясь на уверенность миссис Воган, а другие скептически качали головами и указывали на сходство ее мягких светлых волос с шевелюрой Робина Армстронга. Они обратились к истокам, заново рассмотрели все эпизоды этой истории в свете вновь открывшихся обстоятельств, взвесили аргументы в пользу той или иной версии. Неожиданно снова всплыла тема похищения – ибо если девочка действительно была Алисой Армстронг, то куда же в таком случае подевалась Амелия Воган? История с ее исчезновением, ушедшая было в тень после того, как девочка нашлась, опять выплывала на свет.

Генри Донт, который основательно потрудился на ярмарке, фотографируя всех желающих, теперь занял столик в углу зимнего зала и налегал на ветчину с гарниром из картофеля и кресс-салата.

– Все подстроила няня, – настаивал сборщик салата, сидевший у окна неподалеку от Донта. – Я всегда говорил, что без нее в этом деле не обошлось. С какой стати девчонке среди ночи выходить из дому, если только у нее нет злого умысла?

– Умысел умыслу рознь… Возможно, она замышляла что-то совсем другое, а не похищение. Спуталась с кем-нибудь, – предположил его собутыльник.

Первый работяга покачал головой:

– Я был бы не прочь с ней спутаться, да только она бы не согласилась. Она не из таковских. Ты слышал, чтобы она когда-нибудь с кем-нибудь путалась?

Оба располагали достоверной информацией обо всех местных девицах, склонных путаться с кем ни попадя, и, обсудив этот вопрос досконально, пришли к выводу: нет, она точно не из таковских.

– А что с ней случилось потом? – поинтересовался Донт.

Сборщики салата переглянулись.

– Не нашла другой работы. Никто не хотел доверять ей своих детей. И она уехала в Криклейд, к своей бабушке.

– В Криклейд? А, драконий край…

Криклейд – симпатичный старинный городок в нескольких милях от Рэдкота – был известен тем, что неоднократно подвергался нападениям драконов. Донт планировал сделать там несколько снимков для своей книги.

Он вновь склонился над тарелкой, продолжая прислушиваться к разговорам о событиях двухлетней давности. Рассказчики так и этак препарировали и переосмысливали те события в поисках ниточек, которые могли бы связать обе истории воедино. Однако концы этих ниточек никак не желали сходиться.

Одна из Марготок принесла Донту яблочный пирог, щедро политый сливками. Джонатан зажег новую свечу на его столике, но уходить не спешил.

– Хотите, расскажу вам историю?

– Конечно. Я весь внимание.

Джонатан уставился в темный угол, где, как он знал, рождались все отцовские истории. Высочайшая сосредоточенность этого взгляда свидетельствовала о начале творческого процесса. Наконец, почувствовав себя готовым, он открыл рот и выпалил скороговоркой:

– Однажды, давным-давно, один человек въехал в реку на повозке с лошадью – и больше его никогда не видели!.. Ох нет! – Он скривил лицо и раздраженно взмахнул рукой. – Все не так! – вскричал он с беззлобной досадой. – Я пропустил середину истории!

С этими словами Джонатан ушел практиковаться на новых слушателях, а Донт отдал должное пирогу Марго, попутно внимая речам за соседними столиками. Трагическая история Робина Армстронга, сходство его волос с волосами девочки, речные цыгане, материнский инстинкт…

Лодочный мастер Безант сидел тихо, пока остальные разбирали историю по косточкам и складывали ее снова сотнями разных способов. По поводу внешнего сходства девочки с Воганами или Армстронгами, как и поводу ее воскрешения из мертвых, он не мог сказать ничего конкретного и потому молчал, вполне довольствуясь своим невежеством. Но когда дело касалось вещей, в которых он хорошо разбирался, мастер не упускал случая вставить свое веское слово.

– Она не Алиса Армстронг, – вдруг заявил он.

От него тотчас потребовали объяснений.

– Мать Алисы в последний раз видели в Бамптоне на пути к реке, и малышка была с ней. Верно?

С этим все согласились.

– Ну так вот, за всю свою жизнь, а мне уже семьдесят семь, я не припомню случая, чтобы мертвое тело – или бочка, или потерянная шляпа, или что еще – плыло вверх по реке, против течения. А вы можете такое вспомнить? Кто-нибудь может?

Бражники покачали головами.

– То-то же.

Он произнес это как окончательный вердикт, и на краткий миг у всех сложилась уверенность, что наконец-то четко обозначена хотя бы одна их множества нестыковок в этой истории, ускользающей, как вода между пальцев. Но потом раскрыл рот кто-то из батраков:

– Скажи-ка, а помнишь ли ты хоть один случай – понятно, до прошлого солнцестояния, – когда утонувший человек вернулся бы к жизни?

– Нет, – сказал Безант, – такого я не припоминаю.

– Стало быть, – философски заключил батрак, – если что-то кажется нам невозможным, это еще не значит, что оно не может реально произойти.

Трактирные мыслители впали в задумчивость, которая вскоре обернулась бурной дискуссией. Если нечто в принципе невозможное вдруг происходит в реальности, не увеличивает ли это возможность того, что с чем-то другим в принципе невозможным вдруг произойдет то же самое? Это была величайшая головоломка из всех, с какими им доводилось сталкиваться, и они обрушили на нее всю мощь своего коллективного разума, не оставляя без внимания ни единой мелочи. Много бутылок эля опустело, и много тяжких головных болей стало следствием их усилий по прояснению данного вопроса. Они пили и размышляли, пили и обсуждали, пили и спорили. Их мысли закручивались водоворотом и устремлялись к неведомым глубинам, открывали подспудные течения внутри других течений, сталкивались со встречными потоками; и порой разгадка уже маячила перед глазами, но в конечном итоге, при всей интенсивности споров, они ни на йоту не приблизились к истине.

Еще в разгар философского диспута Донт, умудрившийся остаться трезвым, поднялся, тихонько выскользнул из трактира и отправился на «Коллодион», пришвартованный у старой ивы всего несколькими ярдами выше по течению. У него еще было много работы.

В Баскот-Лодже слуги отнесли хозяйку в ее спальню на втором этаже и оставили ее на попечение Риты и экономки. Хелена, похоже, не замечала рук, которые снимали с нее одежду и облачали в ночную рубашку ее беспрестанно трясущееся тело. Ее кожа была бескровной, глаза смотрели в пустоту, и, хотя губы шевелились, она ничего не произносила и не откликалась на обращения. Ее уложили в постель, но она не могла заснуть, раз за разом приподнималась и протягивала руки, как к девочке на ярмарке, словно повторяя ту сцену. За этим последовали судорожные рыдания и вопли – нечленораздельные вопли боли и ужаса, разносившиеся по всему дому.

Рита с трудом заставила ее принять снотворное, но препарат оказался слабоват и действовал медленно.