Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все-таки Морен странная… Ищет информацию, а она — у нее в руках.
Открытка Хильде из Сан-Ремо, июнь 1939 года.
В Сан-Ремо никаких новостей. Солнце тут не такое жгучее, как я думал. И в иной день вода слишком холодна, чтобы плавать. Папа мне ответил — я послал ему детальный расчет, и надеюсь, он скоро сможет поехать в Лондон. В любом случае пока мы тут в подвешенном состоянии. Все еще не получил ответа от Элли, может, что-то с адресом? Она переехала? Напиши ей, пусть поскорее отзовется, мне нужен от нее адрес Блюменталя, он мне сможет помочь. Я здоров и все время о тебе думаю. Целую, Дольфи.
Что за история с Лондоном? Может, Лукаш напутал, и вовсе не Дольфи, а его отец туда собирался? Оказывается, Хильда жила в Праге на улице Градежинской, там же оказалась и я в августе 1968 года, когда в Прагу вошли танки. Но Морен это ни к чему.
Открытка Хильде из Терезина от 23 мая 1944 года.
Надеюсь, вы получили от меня бланк на посылку, так что жду. К счастью, я выкарабкался из легочной болезни без дурных последствий, выгляжу хорошо, даже несколько прибавил в весе. Живу в одной комнате с верными друзьями, они обо мне заботятся, и это поддерживает мои физические силы. Шлю тебе еще один бланк для Лео Хааса, если сможешь, помоги. Поцелуи и объятия. Дольфи.
Чтобы послать посылку в Терезин, нужно было иметь при себе специальный бланк в виде почтовой открытки со всеми данными узника. Такие бланки узникам выдавали раз в три месяца. Но кому отправить запрос? Видимо, у Хааса на воле никого не осталось, и Дольфи попросил мать помочь.
Эх, как я понимаю Морен, так бы хотелось показать эти открытки Лукашу… Но его не стало в 1998 году, а Курта еще раньше. Пошлю Морен последний отрывок, имеющий косвенное отношение к Дольфи.
* * *
«Марта была терезинской зазнобой, в нее влюблялись все до единого», — рассказывала мне ее подруга Вера.
«Как-то раз стою на лестнице, смотрю, незнакомый парень, подходит ко мне и берет под козырек (Вера вскочила и взяла под козырек, Марта смеется: „Точно, точно он!“): „Я Заксл, пришел жениться на вашей подруге“. И женился! Стали они с Мартой жить вместе, в каморке размером в собачью конуру. Вытянешься на нарах — упрешься пятками в стену. И был у Заксла друг Дольфи, так он принес с собой цветной мел и на разных языках написал: „Не ставить ноги на стену!“, а сверху нарисовал море, горы вдалеке, парусные лодки… Рыжий, веселый…»
К рассказу был приложен список погибших родственников.
Аузенберг Бедржих (1884), Аузенберг Аманда (1901), Аузенберг Герда (1929) — депортированы из Праги в Лодзь 16.10.1941. Аузенберг Теодор (1885) депортирован из Праги в Лодзь 26.10.1941; Аузенберг Мария (1890) депортирована из Праги в Лодзь 03.11.1941.
Аузенберг Гертруда (1907) депортирована из Праги в Терезин 30.07.1942, оттуда 25.08.1942 в Малый Тростинец; Аузенберг Рихард (1880) депортирован 03.08.1942 в Терезин, оттуда 25.08.1942 в Малый Тростинец.
Аузенберги Ида (1886) и Адольф (1914) депортированы из Праги в Терезин 12.02.1942; оттуда Ида депортирована в Замошть 28.04.1942, про Дольфи вы знаете.
* * *
Елена, мне страшно. Я сижу в луже слез. Как я благодарна вам за информацию и за вашу преданную память. У меня нет слов, но есть молитва, и я буду молиться так, как умею. Чтобы собрать максимум информации, мне понадобится некоторое время, поскольку ящики с бумагами все еще не разобраны. Думаю, у моей мамы не было возможности взять все с собой. Она вернулась в Прагу однажды, чтобы забрать бабушку Хильду в Америку.
Настанет время, и я смогу должным образом посвятить себя этой истории. Я работаю в школе в Сиэтле, и я беседовала с директором о показе копий рисунков Дольфи, которыми мы располагаем. Буду держать вас в курсе и думать о том, что мы могли бы сделать вместе в более широком формате. Пожалуйста, простите, что я столько пишу, но мне бы очень хотелось узнать про вас. Я уверена, что вы многое пережили. Благословляю вас, Морен.
Осушив молитвой лужу слез и укрепившись в духе, Морен исчезла из виду. Но не из фейсбука. Она продолжает вести школьный практикум по теологии и психологии, у нее появилась очередная внучка. Неразобранный «ящик с бумагами» ждет своего часа.
Как быть Корделии?
Любить и молчать.
Корделия Эдвардсон, корреспондент газеты «Свенска Дагбладет», удостоена литературной премии Италии за книгу, написанную на шведском языке. Эту новость мне сообщила поутру моя итальянская подруга, переводчица русской литературы.
«Она живет в Иерусалиме, рядом с тобой, это твоя тема, она была в Терезине и Освенциме. Возможно, она еще не знает, что получила премию, это было вчера, срочно нужно интервью — поговори с ней, я быстренько переведу и опубликую в центральной прессе». Подруга прислала мне несколько абзацев из разных мест книги, которые она перевела для меня с итальянского, чтобы было за что зацепиться в беседе с новоявленным лауреатом.
1. «Девочка была наполнена серой пустотой. Нет ничего. Никого, ни человека, ни вещи, ни жизни и еще нет смерти… в этом сером тумане ничего не было, даже боли. Боль может прорастать только в человеческом мире, утопающем в человеческих слезах».
2. «Это — царство лагерей, на пороге смерти, царство пустоты и ничто — в отличие от того царства, которое описано в мифе об Орфее».
3. «В начале было слово, а в конце был пепел».
Средневековая мистерия. Серая пустота, серый туман, пепел… Серость, обнаруженная в средостении сферы немецким художником Рунге… Бог, определенный средневековым философом-сапожником Якобом Бёме как Великое Ничто… Глядя на сверкающую под солнцем серую металлическую набойку, Бёме вдруг понял, что свету необходима тьма, а тьме — свет. Долгое и витиеватое рассуждение на тему контрастов приводит философа к неожиданному выводу: предмет, вышедший из своего обычного состояния, не может найти дорогу обратно, то есть к самому себе.
Тогда Иерусалим — это точно город философа Бёме. В нем легко выйти из привычного состояния, но непросто в него вернуться.
* * *
Узкая улица Агадем с односторонним движением свернута подковой. В определенной точке этого полукружья и проживала Корделия, статная седовласая женщина в платье до пят.
Корделия Эдвардсон, 1994. Архив Е. Макаровой.
Ее королевское обличье заставило меня устыдиться. В ушах Корделии — массивные серебряные серьги, мои — пусты. Явилась в замызганных джинсах, неприбранная.
Скажу сразу: еда была очень вкусной — артишоки, мясо с картошкой (мясо лежало сырым на разделочной доске — две порции, у нас дома из‐за кошки такой номер не прошел бы никак). Жарилось мясо при мне. Картошка с грибным соусом. Плюс взбитые сливки с клубникой, тоже приготовленные заранее и вынутые из холодильника в нужный момент.