После долгих прений в народном собрании архонты дали Александру такой ответ:

- Нам известно, что боевая сила Ксеркса во много раз превосходит нашу. Поэтому нас не следует упрекать в неведении. Тем не менее, стремясь к свободе, мы будем её защищать, пока это в наших силах. Не пытайся примирить нас с Ксерксом, так как мы не поддадимся твоим убеждениям. Сообщи Мардонию ответ афинян: пока солнце будет ходить своим прежним путём, мы не примиримся с Ксерксом. Мы выступили против него, полагаясь на помощь богов и героев, святилища которых Ксеркс предал пламени. Ты же впредь никогда не приходи к афинянам с такими предложениями и не соблазняй нас к нечестивым поступкам под видом того, что радеешь о нашей пользе. Ты - наш гостеприимец и друг, и потому нам не угодно, чтобы ты как-нибудь пострадал от нас, афинян.

Спартанским послам архонты сказали следующее:

- Нет на свете золота, нет земли столь прекрасной и плодоносной, чтобы мы ради них захотели перейти на сторону врагов и отдать Элладу в рабство. Много причин, и притом весьма важных, не позволяют нам так поступить. Лакедемоняне удивляют нас. Они видят лишь бедность и нужду, гнетущую ныне афинян. О доблести же и гордости их забывают, призывая сражаться за Грецию ради пропитания. Что же до вашей заботы о нас, то мы ценим и память о нашем разорении, и желание содержать наши семьи. Спарта в полной мере выказала своё благожелательное отношение к нам. Скоро враг опять нападёт на нашу землю, узнав, что мы отвергли все его требования. Дабы не допустить персов в Аттику, общеэллинскому войску надлежит собраться в Беотии. Если спартанцы дорожат афинянами как союзниками, то они не остановятся на Истме, а придут к нам на помощь по первому зову.

Спартанские послы заверили архонтов, что всё так и будет.

Весной персидские полчища оставили Фессалию и через Фермопильский проход двинулись в Фокиду, уже опустошённую Ксерксом прошлой осенью. Такое же запустение царило в Малиде и в Локриде Эпикнемидской. Локры и малийцы по примеру фокидян загодя спрятали в горах свои семьи, скот и наиболее ценное имущество. Персов встречали пустые селения и города, заброшенные поля и огороды…

Войско Мардония ещё находилось в Фермопилах, а из Афин уже помчался гонец в Спарту с призывом немедленно выступать в поход. Спартанцы же, выслушав гонца, заявили: они сами знают, что им делать.

Такой ответ лакедемонян наполнил афинян гневом и раздражением. Власти и народ досаждали упрёками Фемистоклу, который слыл другом спартанцев. Ораторы, выступавшие в народном собрании, принимаясь ругать лакедемонян за их медлительность и двуличие, непременно упоминали про Фемистокла. О нём судили и так и эдак, выставляя в неприглядном свете, возводя напраслины одну за другой. Кто-то сетовал, говоря, что Фемистокл ныне уже не тот, каким был до войны с Ксерксом: слава испортила его. Кто-то злобствовал, намекая, что и тиран Писистрат любил разъезжать по Афинам в роскошной колеснице. Писистрат, мол, тоже пытался дружить со Спартой, только до добра это не довело.

Друзья Фемистокла, как могли, защищали его. Но были и такие, кто предпочёл забыть о былой дружбе, видя, в какую силу вошли недруги Фемистокла.

При этих обстоятельствах истинное благородство проявил Аристид, который не только не хулил Фемистокла, но и настаивал на повторном избрании его в навархи. Видя такое поведение Аристида, эвпатриды недоумевали, а вожди демоса досадовали.

В Афинах стало известно, что на Истме пелопоннесцы в спешном порядке достраивают стену, перегораживающую перешеек от моря до моря. Известие породило подозрения, что лакедемоняне опять затевают двойную игру.

В Спарту отправилось посольство во главе с Аристидом.

Аристид хотел, чтобы вместе с ним поехал и Фемистокл, присутствие которого на переговорах с эфорами, несомненно, пошло бы на пользу Афинам. Однако народное собрание ответило отказом на эту просьбу. Фемистокла не избрали ни в навархи, ни в стратеги, совершенно отстранив от государственных дел.

Переговоры Аристида со спартанскими властями затянулись.

Июнь был на исходе. Между тем персы вступили в Беотию. Мардоний отправил к афинянам посла, вновь предлагая мирное соглашение и всевозможные выгоды.

Тайные сторонники Писистратидов среди афинских аристократов всё громче говорили о том, что коль Спарта не желает помогать Афинам, то самое лучшее для них - это мир с персами.

Однако народ и те из эвпатридов, что построили боевые корабли на свои деньги, не желали мира с варварами после блестящих побед на море. Давняя марафонская победа афинян вселяла в них уверенность, что персов можно победить и на суше.

Соседи, мегарцы и платейцы, известили власти Афин, что их войска готовы выступить навстречу варварам. В самих Афинах всё мужское население приготовилось с оружием в руках защищать Аттику.

Наступил июль.

От Аристида приходили неутешительные известия. Спартанцы справляют Гиакинфии, торжество в честь Аполлона. На время праздника переговоры эфоров с афинскими послами прекращены.

Афиняне намеренно задерживали свой ответ персам, ожидая, что спартанцы вот-вот выступят в поход. Мардоний же терпеливо ждал, догадываясь, что назревает явный разрыв между Афинами и Спартой.

Но спартанское войско всё-таки выступило в поход, не дождавшись окончания Гиакинфий. О том, что войско покинуло Спарту, эфоры поставили в известность афинских послов лишь на другой день. Однако дальше Истма спартанцы опять не пошли.

Афиняне, ответив персам отказом, оказались одни перед страшной опасностью. Мардоний немедленно двинул свои отряды в Аттику.

События прошлой осени повторялись, но уже с большей спешкой и отчаянием, поскольку на этот раз у афинян не было возможности как следует собраться в дорогу. Враг стремительно надвигался. В течение двух дней толпы людей двигались по дороге к Фалерской гавани. Кораблей не хватало, так как союзники не прислали ни одного судна. На пристани царила толчея и давка. Триеры и торговые суда перевозили афинян на остров Саламин. Людей грузили как скот, до предела заполняя палубы. Множество ценных вещей было брошено на берегу. Были оставлены даже статуи богов, которые жрецы на повозках доставили на берег моря.

Мраморные боги с длинными бородами и богини с прекрасными лицами сиротливо возвышались на прибрежном песке, истоптанном тысячами ног, среди раскиданных в беспорядке корзин, узлов и сундуков с домашним скарбом. На каменных лицах священных кумиров лежали тени от надвигающихся сумерек. А может, то была печаль, что люди их бросили как нечто ненужное и обременительное.

Семья Фемистокла отплыла от берега Аттики на одном из последних кораблей.

Сам Фемистокл находился на корме рядом с рулевым, помогая ему управлять перегруженным судном. Десятилетний Неокл, стоявший с матерью возле борта, вдруг вытянул руку и крикнул:

- Статуя Эрехтея упала лицом вниз!

Множество голов разом обернулись в сторону берега.