В этом магазине стеллажи стояли всего в несколько рядов. Я увидела упаковки «Вечного Сияния». И одного этого уже было предостаточно, чтобы понять, в каком заведении мы находимся. Ведь «Сияние» запрещено продавать в магазинах. Я прошла мимо полок, мимо шоколадных спреев и таблеток от голода, мимо зарядных устройств для ментальных проводов производства «Семпуры», пластырей и солнцезащитных таблеток. Мы нашли сахар и высококалорийный шейк, но воду тут, как и везде в Испании, продавали из-под прилавка.

Дэниел разговаривал с продавцом — он свободно объяснялся по-испански. Мужчина осмотрел меня с ног до головы. У него были синие дреды, а на руке — двигающаяся татуировка с беззвучно рычащим тигром. На продавце не было футболки, и я заметила, что от его груди исходит слабое сияние. Еще один наркоман.

— Что он говорит? — спросила я Дэниела.

— Ему нужна девушка Эхо, чтобы заботиться о нем.

Я содрогнулась. Мужчина улыбнулся мне, но смотрел он не на меня.

— Я стала просто вещью, — сказала я, когда мы шли к выходу.

— Нет, не стала. Ты не Эхо. Даже я не Эхо.

— Но ты создан, чтобы быть Эхо.

— Это не совсем так.

И он рассказал мне об умершем ребенке Розеллы и о волосах в медальоне.

— На 0,01 процента я человек, — сказал он.

0,01 процента — вроде бы ничтожно мало, но в тот момент эта крошечная составляющая была для нас всем. Может быть, если в ком-то есть хоть немного человеческого, он уже человек. Может быть, тут все обстоит так же, как с любовью. Ты не можешь быть немного влюбленным. И не можешь быть немного человеком. Все или ничего. Капля оказалась океаном. «Быть человеком» можно и без всякой ДНК. Человек ты или нет, определяется способностью любить, а любовь не подчиняется законам логики, и возможно, сами слова «быть человеком» ничего не значат.

— Тогда ни один из нас ничему и никому не принадлежит, — ответила я.

«Кроме как друг другу», — подумала я. Но не произнесла этого вслух, иначе бы умерла на месте от смущения.

— Наверное, дядя думает, что мы уже мертвы, — сказала я, когда мы вышли из затхлого и влажного магазина на жаркий уличный воздух.

— Надеюсь, что это так, — сказал Дэниел, но его голос звучал так, словно он не особенно в это верил.

Я сделала глоток шейка. Он оказался отвратительным; видимо, испортился из-за жары. Пришлось его выбросить. В животе заурчало.

Мы преодолели последний короткий перегон до Барселоны-2. Она выглядела полной противоположностью Валенсии: современный (никаких построек старше пятидесяти лет), яркий город; здания парили в небе и сверкали в наступивших сумерках голубым, бирюзовым и зеленым. Голубым был и огромный логотип «Касл» — гигантская голограмма, парившая в небе. Я смотрела на нее, и мне казалось, будто дядя Алекс наблюдает за мной. Я вздрогнула. Если он меня когда-нибудь снова увидит или узнает, что я жива, убьют и меня, и Дэниела.

Космодром находился чуть дальше на севере, и мы продолжали ехать. Я смотрела на Дэниела, пока он вел машину. Он никогда не будет стареть. Он навсегда останется таким, как сейчас. Мне это пугало. Я-то не буду такой всегда. Я буду стареть, как и все люди. И если доживу до сорока, восьмидесяти или ста пятидесяти лет, то именно на столько буду и выглядеть, и чувствовать себя.

А что происходит с Эхо? Они остаются прежними. Конечно, лет через десять их, как правило, заменяли новыми моделями. Но вообще-то Эхо может существовать вечно, если правильно о нем заботиться. И если мое будущее связано с Эхо, однажды мне исполнится сто лет, а он все еще будет выглядеть шестнадцатилетним. Если тебя создали юным Эхо, ты навсегда таким и останешься.

Да, это было страшно. Но мне надоело бояться. Еще совсем недавно я боялась самого Дэниела. Вероятно, прожить жизнь можно, только идя навстречу своим страхам.

Да, вот именно. Почти всю свою жизнь я провела, думая о будущем, готовясь поступить в Оксфорд и делая то, что мне говорили родители. И ломала голову, что же будет дальше, ведь мама хотела, чтобы я была успешной и у меня были деньги, а папа — чтобы я жила, как он, руководствуясь его принципами.

В последние дни прошлое едва не поглотило меня, пыталось меня задушить. Я или цеплялась за нейродекторы, чувствуя без них себя мертвой, или хотела умереть.

Но теперь я решила не думать о прошлом и будущем. Я жила настоящим, и оно казалось таким же реальным, как небо над головой, как гигантский ярко освещенный шаттл, который мы только что заметили на горизонте.

Мы были на пол пути к Луне. Наше путешествие длилось четыре часа, сорок восемь минут и пятнадцать секунд.

Оно было далеко не идеальным. Шаттл был битком забит. Там было еще триста восемь других Эхо.

Пропорции азота и кислорода в воздухе были слегка нарушены. Содержание азота в воздухе приближалось к восьмидесяти процентам, а должно быть семьдесят девять. Из-за этого я чувствовал усталость. Я знал, что Одри устала еще больше, но ей нельзя было спать, чтобы не вызвать подозрений.

Наверное, ей требовалось больше, чем сахарный раствор, который был пока единственной доступной нам пищей.

— Это небольшая плата за все, — прошептала она. — Я справлюсь.

Ей, должно быть, было странно знать, что она единственный человек на борту. Но я тоже чувствовал себя странно. Я не был таким, как остальные. Они могли просто сидеть на общей скамье, друг напротив друга и смотреть пустыми глазами на внутренние стены аэрооболочки. Им было неинтересно смотреть из маленьких окон на планету, которую мы только что покинули. Голубой, окутанный облаками шарик, на котором 13 428 602 881 человек и примерно 6 290 000 000 Эхо (точная цифра неизвестна) жили бок о бок, но бесконечно далеко друг от друга.

— Почему он был таким злым? — тихо спросила она. — Я имею в виду дядю Алекса. Не думаю, что папа знал ответ на этот вопрос.

— Не знаю, — ответил я. — Но может быть, ты когда-нибудь узнаешь. Люди очень сложно устроены.

— Иногда я думаю, что лучше бы мне не знать. Надеюсь, что и папа об этом ничего не знал… Боюсь, что-то произошло, когда они были детьми… То, о чем я никогда не узнаю.

— Пожалуйста, Одри, перестань переживать. Это прошлое. Мы над ним не властны. Но будущее в наших руках…

— Да, — сонно сказала она. — Будущее в наших руках…

Она не могла больше бороться со сном и задремала у меня на плече. Ее дыхание замедлилось до десяти вдохов в минуту. Женщина Эхо, сидевшая напротив, обратила на это внимание. У нее была бритая голова, и она была создана для физической работы, где требовалась сила. Я улыбнулся ей.

— Она пропустила свою прошлую подзарядку, — объяснил я.

Одри рассказывала мне о своих сомнениях на космодроме, перед посадкой на шаттл. Она переживала, что даже со своей новой идеально гладкой кожей не выглядит достаточно безупречно.