– Я, по-твоему, делаю ошибку? – спросила я.

– А сама как думаешь?

– Не знаю.

– А мне кажется, знаешь.

Я подумала над ее словами и сказала:

– Я знаю, что это не будет ошибкой.

– Ну, вот видишь! – ответила она.

– Наверное, я притворяюсь, будто колеблюсь в решении, чтобы все обо мне думали лучше.

– Мне нет надобности думать о тебе лучше, – возразила Камилла. – Так что можешь для меня не притворяться.

И я сразу перестала колебаться.

Когда меня вызвали, Камилла крепко сжала мою руку и так и не отпустила. Я не просила ее идти со мною в кабинет и даже не думала, что она туда пойдет, но она все равно пошла вместе со мной – бок о бок, не отступая ни на шаг. И я, помнится, все думала: «Господи, она будет при этом присутствовать». Я улеглась на стол. Врач мне объяснил, что именно сейчас произойдет. А потом вышел на минутку. Осталась только медсестра в уголке кабинета.

Я посмотрела на Камиллу, и мне показалось, она вот-вот заплачет.

– Тебя это огорчает? – спросила я.

– Отчасти я жалею, что ты не хочешь детей, потому что мои дочки делают меня счастливой. Но… Мне кажется, для того, чтобы ты была такой же счастливой, как я, тебе нужно совершенно иное. И я хочу, чтобы это «иное», чем бы оно ни было, у тебя обязательно состоялось.

И вот тогда я расплакалась. Потому что хоть кто-то меня понял до конца.

Потом Камилла отвезла меня в гостиницу, сказала всем, что мне немного нездоровится. И вот, оставшись одна, я улеглась в постель. И… Это был очень скверный день. Просто ужасный день. Осознание того, что поступил правильно, вовсе не означает, что ты будешь из-за этого счастлив. Но потом я позвонила в обслуживание номеров и дальше спокойно отлеживалась у себя в комнате, зная, что осталась бездетной, и что Камилла сейчас где-то гуляет со своими детьми. И это… показалось мне верным раскладом. Так сказать, немного порядка посреди царящего кругом хаоса.

Камилла: Не мне судить о том, что в тот день произошло. Я только могу сказать, что с друзьями надо быть рядом в их самые тяжкие дни. И на самых трудных участках пути крепко держать их за руку. Жизнь вообще строится на том, кто держит тебя за руку, и, наверное, на том, чью руку ты берешься держать сам.

Грэм: Я не знал, что в тот день произошло.

Карен: Когда мы уже покидали гостиницу, собираясь ехать в Чикаго, я увидела, что Грэм заходит в лифт один, и сперва хотела даже спуститься лестницей. Но все же передумала и тоже зашла в лифт. И мы оказались с ним наедине. Когда лифт тронулся вниз, Грэм спросил:

– Ты как, в порядке? Камилла говорила, тебе нездоровилось.

И я ему призналась:

– Я больше не беременна.

Он развернулся ко мне с таким выражением лица! Мол, никогда бы не подумал, что ты так со мной поступишь! Двери лифта открылись, но мы оба продолжали стоять, не говоря ни слова. Двери закрылись. Мы отправили лифт на самый верх. Потом – в самый низ. Не успели мы снова добраться до вестибюля, как Грэм нажал кнопку второго этажа. И вышел.

Грэм: Я все ходил и ходил по коридору гостиницы, взад-вперед, взад-вперед, снова и снова. В конце коридора было окно, и в какой-то момент я уткнулся в него головой. Прижался лбом к стеклу. И стал смотреть на людей внизу, в какой-то паре этажей от меня. Я наблюдал, как они ходят кто куда, и чувствовал неописуемую зависть буквально к каждому. Оттого, что в тот момент у них все шло совсем не так, как у меня. И я готов был махнуться местами с любым мужиком, которого видел внизу.

Когда я оторвал лоб от окна, то на стекле, там, где я к нему прикасался, осталось большущее сальное пятно. Я попытался его вытереть, но от этого стекло помутнело еще сильнее. Помню, как я глядел сквозь это пятно, пытаясь оттереть его и сделать прозрачней, но все без толку. И я все тер его и тер, тер… Пока меня каким-то чудом не нашел Род.

– Грэм, ты что тут делаешь? – спросил он. – Нам уже нынче к вечеру надо быть в Чикаго. Без тебя автобус не уедет, чел.

И вот я кое-как, нога за ногу, все же двинулся следом за ним к автобусу.

12 июля 1979 года

Род: Все начиналось обычно, как и любой другой концерт. Мы должны были показать всем высший класс. Вот зажглась подсветка, группа вышла на сцену, Грэм сыграл вступление к «Это было б опасно», и публика восторженно взвыла.

Билли: Камилла стояла сбоку от сцены. Джулии она разрешила в тот вечер не ложиться спать и взяла ее с собой, а близняшки остались в отеле с няней. Хорошо помню, как я глядел со сцены в сторону, за кулисы, и видел там Камиллу, державшую Джулию у бедра. Волосы у Камиллы на ту пору отросли уже практически до талии. Обычно каштановые, они тогда успели немного выгореть под солнцем и стали прямо золотистыми. И у обеих у них – у Камиллы и у Джулии – виднелись специальные беруши. Этакие ярко-оранжевые штуковины, смешно торчащие из ушей. Я улыбнулся, глядя на них обеих, и Камилла улыбнулась мне в ответ. Потрясающе красивой улыбкой. Зубы у нее все были ровные. Разве не удивительно? У всех резцы чуть сверху выпирают, а у нее была абсолютно ровная линия. И от этого ее улыбка казалась просто совершенной и всегда действовала на меня умиротворяюще.

Так вот, в тот вечер в Чикаго, когда она мне улыбнулась из-за сцены… на какой-то краткий миг я, помнится, подумал: «Все непременно будет хорошо!»

Дейзи: Для меня было просто убийственно смотреть, как он глядит на нее. Трудно представить что-либо другое, отчего ты становишься настолько самозацикленной, как пристрастие к наркотикам и разбитое сердце. Да, у меня душа эгоиста. Мне плевать на всех и вся, кроме собственного страдания. Кроме моей потребности и моего влечения. Кроме моей щемящей боли. Я могла бы причинить боль кому угодно, если бы это хоть немного убавило мою. Вот насколько мне плохо тогда приходилось.

Билли: Мы все отыграли, как обычно. Так, как всегда это делали. Исполнили «Юные звезды» и «В погоне за ночью», и «Отлючись же!». Но возникло ощущение, как будто что-то идет не так. Как будто… у машины вот-вот сорвутся колеса.

Уоррен: Грэм и Карен непонятно почему очень злились друг на друга. Пит вообще словно отсутствовал. Эдди все досадовал на Билли – впрочем, это как раз не в новинку.

Дейзи: Кто-то в передних рядах поднял табличку с надписью «Медовый рай».

Билли: На протяжении всех гастролей публика часто требовала исполнить «Медовый рай», что я обычно игнорировал. Мне не хотелось петь эту песню. Однако я знал, что Дейзи ее любила и очень гордилась ею. И вот… даже не знаю, что на меня нашло, но я произнес в микрофон:

– Ну что, народ, хотите услышать «Медовый рай»?

Грэм: Для меня весь тот концерт прошел как в полусне. Я вроде и присутствовал там, но в то же время меня там словно не было.