– Вы?! – изумленно произнес Елагин.

Прасковья Ильинична опустила ресницы, затем в замешательстве огляделась по сторонам и снова подняла на него глаза, в которых перемешались мольба и страх, растерянность и опустошение.

– Это вы, – сказал Елагин. – Я узнал вас... Это вы...

– Простите, сударь... – хрипло выговорила она, сглотнула волнение. – Вы меня с кем-то спутали.

– Нет, – покачал он головой. – Я не мог обознаться. Глаза... голос... ваш профиль... лоб... губы... Я их запомнил. Я знаю вас так же хорошо, как вы себя.

Прасковья Ильинична обошла его и двинула к выходу, Елагин кинулся за ней, на ходу торопливо говоря:

– Уйдете и все?

– Чего же вы хотите? – взяв себя в руки, сухо спросила она.

– Скажите хотя бы, как вас зовут...

– Вы компрометируете меня, сударь.

– Нет-нет, я не хочу вам зла... Только скажите, как...

– Маман! – крикнула дочь, видя, что мать уходит. Она подлетела к ним. – Маман, мы же не выбрали...

– Сама подбери ткани, дорогая, – сказала Прасковья Ильинична. – Мне нездоровится, я еду домой.

Елагин запрыгнул в извозчичью коляску, в чем был – в костюме.

– За той каретой! Живо!

– Тулупом прикройтесь, господин хороший, – стегнув лошадь, крикнул извозчик. – А то морозно...

– Гони, тебе говорят!

– Вас дожидается ее сиятельство графия Ростовцева, – сообщил лакей. – В голубой гостиной чай изволят пить.

– Ростовцева?

Расстегивая меховое пальто, Прасковья Ильинична поспешила в гостиную, гадая, чем еще ознаменуется день, начавшийся столь неудачно. Марго не пила чай, как уверял лакей, а стояла у окна, на звук она быстро повернулась, и ее напряженно-драматичное лицо не понравилось Долгополовой.

– Добрый день, Маргарита Аристарховна, – поздоровалась Прасковья Ильинична. – У вас беда стряслась?

– Нет, – чуть слышно произнесла Марго, потупившись. Ах, как же ей было неловко начинать разговор на скользкую тему. – Беда у вас...

Долгополова хотела сбросить пальто, но слова молодой женщины ее насторожили, заставили замереть:

– Какая еще беда?

Вдруг Марго кинулась к ней:

– Вам необходимо уехать. Срочно... в сей же час.

– Уехать? – еще больше растерялась Прасковья Ильинична. – Не понимаю вас.

– Вы раскрыты. Зыбин догадался, что Камелия вы, обещал приехать завтра... чтобы... арестовать... У вас мало времени.

Тяжело ей давались слова, к тому же она поступала дурно по отношению к Виссариону Фомичу, попросту предавала его. Марго, незыблемо стоявшая на позиции, что за проступок человек обязан понести наказание хотя бы в назидание другим, действовала вопреки здравому смыслу. Да-да, она всей душой не хотела, чтоб Прасковья Ильинична предстала перед судом. Конечно, это глупо, тем не менее каждый человек совершает в течение жизни немало глупостей.

Долгополова не кинулась собираться, а опустилась на канапе, задумчиво и неторопливо стягивая с пальцев перчатки. О чем она думала – Марго определить не могла, но ее лицо стало отрешенным, глаза сосредоточенно-спокойными.

– Собирайте вещи, я помогу... – робко проговорила Марго. – Прасковья Ильинична... вы слышите меня?

– Вы очень добры, Маргарита Аристарховна, – тихо сказала она. – Бежать? Но куда?

– Сначала из города, – живо ответила Марго. – А потом за границу...

Вдруг до гостиной долетел громкий стук, кто-то барабанил в дверь, будто в этом доме нет колокольчика. Марго подхватилась, мигом очутилась у окна, громко ахнула и процедила сквозь зубы:

– Старый негодник! Обманул меня! – Она кинулась назад, схватила Долгополову за руки, потянула, поднимая. – Быстрее. Они уже здесь!

– Кто?

– Полиция! Зыбин! Есть черный ход?

– Не один, целых четыре, – горько усмехнулась Прасковья Ильинична, ничего не делая для своего спасения.

– Бегите! – выталкивала ее за дверь Марго. – Я отвлеку их. Бегите ко мне домой, а ночью вас вывезут из города.

Прасковья Ильинична как будто согласилась, сжала ее пальцы в знак благодарности и побежала в конец коридора. Марго, приблизившись к парадной лестнице, слушала топот ног. Но каково же было удивление Зыбина, когда он встретил ее:

– Что сие значит, сударыня?

– Я жду Долгополову, – солгала Марго, не краснея.

– За какой такой надобностью? – прищурился Зыбин.

– Предложить помощь, – на этот раз она не солгала.

– А лакей сказал, что Долгополова только что приехала.

– Неужели? – подняла брови Марго. – Сижу в гостиной уж с полчаса, сюда никто не заходил. Может, лакей не доложил обо мне? Я услышала шум и вышла.

– Ищите в доме, – бросил он через плечо полицейским и вздохнул, глядя с укором на ее сиятельство.

Суетливые шаги не отвечали ее внутреннему состоянию, ибо на губах Прасковьи Ильиничны блуждала улыбка, говорившая о внутреннем благополучии. Она нашла способ избежать позора, поэтому торопилась и одновременно замечала все вокруг.

Ну, вот, пришла зима, а солнце яростно слепило глаза, будто в преддверии весны. Да и птицы заливались по-весеннему голосисто, народ – радостный и нерадостный, в заботах и праздный, – сновал туда-сюда. Так будет всегда...

Прасковья Ильинична ступила на мост, взялась рукой за парапет и шла, сгребая тонкий слой искристого снега, к середине. Всего на минуту остановилась, подняла лицо к небу, зажмурилась. А затем решительно подняла юбку...

– Стойте! – закричала Елагин и толкнул в спину извозчика. – Вперед!

Прасковья Ильинична слышала его, узнала голос, но не остановилась, а перелезла через парапет. В ужасе вскрикнула какая-то женщина, проходившая по мосту. Елагину казалось, извозчик едет слишком медленно, он соскочил с коляски на ходу, в этот момент Прасковья Ильинична повернулась к нему и, одной рукой держась за парапет, вторую вытянула вперед, останавливая его:

– Не подходите!

Она не приказывала, а просила, Елагин только перешел с бега на шаг, но двигался к ней, быстро говоря:

– Прошу вас, не делайте этого. Не знаю, что вас толкнуло сюда... может быть, то, что я узнал вас... Обещаю, никто не узнает!

– Нет-нет, вы не причем, – заверила она. – Просто все имеет свой конец. Не надо подходить ближе.

Елагин остановился, теперь он делал по маленькому шашку, надеясь заговорить ее и успеть схватить:

– Я увезу вас туда, где никто не найдет. Положений без выхода не бывает, поверьте. Вы можете рассчитывать на меня...

– Я знаю. У меня не было счастья и радостей, меня никто не любил, все это я получила от вас. Вы согрели меня... и довольно. Знайте: я ни о чем не жалею...