Он поднялся и увлёк Наташу к центру залы. Тимаев галантно усадил Лазареву на стул у стены и отправился за морсом. Оставшись одна, Лидия Орестовна украдкой поискала глазами мужа. Того нигде не было.

– Мерзавец… – вполголоса пробормотала она. И тут же радужно улыбнулась подошедшему к ней с тарелкой пирожных одышливому и усатому полицмейстеру Стевецкому.

– Ах, как это кстати, Парамон Модестович! Безе… Мои любимые! И как вы только узнали, проказник?!.

Танцы закончились заполночь. Уставшие, довольные гости долго толкались в сенях, благодаря хозяев за прекрасный вечер.

– Так вы обещали. – вполголоса напомнил Иверзнев, кланяясь Наташе.

– Я всё помню. – заверила она, опускаясь в лёгком реверансе. – Завтра же пришлю цветы.

«Какая замечательная девчушка!» – думал Михаил, идя по тёмной, мокрой заводской улице. – «И кто бы подумать мог, что такая дочь может появиться у такого папаши… Уму непостижимо, как она выдержала целый вечер в кругу этих глупых куриц! Пташка шестнадцати лет – а уже серьёзно думает о том, кому и чем может быть полезна. Тяжко ей здесь будет, что и говорить. Да ещё и папенька – набитый дурак! С такими договориться немыслимо, ибо чужих слов эти господане понимают. Как это у Лермонтова о Грушницком? «Спорить с ним невозможно: он не отвечает на ваши возражения, он вас не слушает…» У Василия Петровича, кажется, так ничего и не вышло! Впрочем, глупо было и надеяться. Напрасно только, бедный, выдержал этот вечер с танцами, морсом и собственной супругой. Хороша, конечно, божественно, нечего сказать… Но что-то в мадам Лазаревой есть противное до невозможности! А вот в этой девочке, Наташе – нет… И, похоже, испортить её не удастся даже здешнему светскому обществу. Куда какой серьёзный воробей!» – Михаил улыбнулся собственным мыслям. Длинным мальчишеским прыжком перелетел огромную лужу, не рассчитав, поднял фонтан брызг, неожиданно для самого себя рассмеялся в кромешной темноте и зашагал к лазарету.

– Барышня, сидели б вы лучше дома! Ну, куда, право, без папенькиного дозволенья собрались?

– Почему же без дозволенья? – Наташа поставила на перила крыльца горшок с развесистым бальзамином. Второй горшок, – с белой геранью, – вынесла горничная. – Ты же сама слышала – я спрашивала за завтраком разрешения, и папенька позволил!

– Да?! Это как же он позволил, разрешите узнать?

– Да так же, как всегда! «Как мне, Наташа, надоели твои вечные глупости!»

– Ну, это вовсе и не как всегда! – возразила горничная. – Ежели б он, барышня, сказал: «Делай что хочешь, я всё равно не в силах с тобой справиться!» – тогда б и можно было. А коль уж не договорил, стало быть…

– А теперь папенька на службе, а я дала слово господину Иверзневу, что принесу эти цветы! И принесу!

– Небось и сами поволочите тяжесть этакую? Мне-то с вами бечь вовсе некогда! Обождите хоть, покуда уборку закончу…

– Я не буду ждать! Здесь дела на одну минуту, лазарет в двух шагах! – решительно сказала Наташа, отстраняя горничную и накидывая на плечи лёгкую тальму. – А горшки мне донесёт Волынин… Волынин, донесёте, не правда ли? Не тяжело будет сразу два горшка?

– Слушаюсь, барышня. – с усмешкой пробасил скучавший у забора казак. – Это для нас пустяки!

– Ну, вот и чудно. Агаша, не волнуйся, я прямо из лазарета пойду к Стевецким, они давеча приглашали на чай. – Наташа передала бальзамин казаку, сама подняла герань и уже из-за калитки крикнула, – И не разбирай без меня книги, я потом ничего не смогу найти!

– Ишь ты, попрыгала… Дотемна ворочайтесь, барышня! – с напускной строгостью крикнула вслед горничная. – И пусть вас проводит кто от Стевецких! Ежель чего – мне ведь отвечать-то!

В ответ прилетело весёлое: «Не беспокойся, мой друг!» Агаша вздохнула, улыбнулась и проворчав: «Чисто коза поскакала!» принялась смахивать веником с крыльца просыпавшуюся из горшков землю.

До лазарета дошагали быстро, и в «лаборатории» Наташу приняла Устинья.

– Здравствуйте, барышня, – осторожно сказала она. – Это куда ж такую красоту-то?

– Волынин, пожалуйста, поставьте здесь, спасибо… И можете идти… Здравствуйте! Вы – фельдшерица? Я очень рада знакомству, меня зовут Наталья Тимаева.

Устинья, к которой впервые в жизни обратились на «вы», на всякий случай поклонилась в пояс и украдкой огляделась в поисках доктора. Иверзнев вышел из «смотровой», вытирая руки полотенцем.

– Добрый день, Наталья Владимировна! Вы, я вижу, уже с Устиньей познакомились? Она и есть тут настоящий врач, я у неё на подхвате…

– Ну что за глупости говорите, Михайла Николаич, слушать совестно! Барышня, вы вниманья не обращайте… Какие цветы-то красивые – страсть!

– Это для вашей Василисы. – смущённо сказала Наташа, осматриваясь в светлой, чистой, отскобленной добела комнате. – Михаил Николаевич вчера сказал мне, что она…

Недоверчивое лицо Устиньи сразу же просветлело. Повернувшись, она громко крикнула:

– Васёна! Живо сюда беги! Бросай свою тряпку, беги!

– А чего? – из сеней, на ходу обдёргивая подоткнутый подол, вышла Василиса. Её узкие маленькие ступни оставляли на половицах мокрые следы, толстая коса была небрежно скручена на затылке. Увидев барышню, она испуганно попятилась.

– Да ты не бойся! – весело сказала Устинья. – Барышня добрая, она для тебя цветов принесла! Цветов!

Глаза Василисы засветились из-под низко надвинутого платка живым и страстным блеском. Неловко поклонившись барышне, она впилась взглядом в растения.

– Батюшки… красота-то какая! Мне?! Благодарствую, барышня! Уж и чем отслужить, не ведаю! И как не пожалели-то? «Ванька мокрый», поди, года три уж у вас обретается? Вон как разросся-то!

– Тебе нравится? – обрадовалась и Наташа. – Ну, и очень хорошо! Кстати, может быть, ты додумаешься, что с ним делать? Он каждый раз сбрасывает бутоны! Просто хоть плачь!

– Это ему сухо, видать. – задумчиво сказала Василиса, не замечая, каким радостным взглядом обменялись Устя с Иверзневым. – Он ведь, барышня, на то и «мокрый», что без воды ему вовсе худо… прямо как траве болотной! А впотьмах и вовсе не зацветёт! Ежели вот, к примеру, его на солнечное окно выставить да каждый день под корешок настоянную воду лить…

Дискуссия о воспитании бальзамина затянулась на добрых полчаса. Василиса жадно рассматривала свежие стрелы листьев, завязи розовых бутонов, на пальцах показывала, сколько воды и в какие часы требуется impatiens[4] вообще и impatiens velvetea[5] в частности, растирала в пальцах землю из горшка и озабоченно пробовала её на вкус. Её синие глаза сияли, ровные красивые зубы светились в улыбке. Наташа со всем соглашалась, кивала. Восхищённо, словно античную статую в галерее, разглядывала Васёну.