- Станет великим художником, и его работы дадут надежду миллионам людей.

- Хороший парень, - счастливо сказал Джим, который верил каждому слову. - Он мне сразу понравился.

Не обращая на него внимания, Холли продолжала читать список:

- "Тридцатое июня. Сан-Франциско..."

- Ребенок Рэчел Стейнберг станет великим духовным лидером.

Голос Друга ее раздражал. Она не сомневалась, что уже слышала эти интонации. Вот только где?

- "Пятое июля..."

- Майами, Флорида. Кармен Диас. Ее сын станет президентом Соединенных Штатов.

- Почему сразу не президентом мира? - Холли обмахнулась записной книжкой, как веером.

- Четырнадцатое июля. Хьюстон, Техас. Аманда Каттер. Ее ребенок будет работать на благо мира, - возвестил таинственный голос.

- А как насчет Второго пришествия? - съязвила Холли. Джим отошел от нее и прислонился к стене, окруженный мерцающим ореолом.

- Что с тобой творится? - спросил он.

- Слишком все гладко.

- Что гладко?

- Он говорит, что посылал тебя спасать особых людей.

- "Чтобы помочь человечеству".

- Конечно, конечно, - сказала она стене и повернулась к Джиму. - Тебе не кажется, что эти люди слишком "особые"? История опять становится банальной. Нет чтобы стать просто хорошим врачом, бизнесменом, который построит новые заводы и даст людям работу, честным, смелым полицейским или, скажем, заботливой медсестрой - их дети непременно будут великими дипломатами, великими учеными, великими политиками, великими миротворцами. Великими, великими, великими!

- Это и есть твой метод нападения современного репортера?

- Угадал.

Он оттолкнулся от стены, убрал со лба густую каштановую прядь.

- Я согласен, для тебя все это выглядит как эпизод из "Внешних пределов". Но давай поразмыслим. Ситуация невероятная, экстраординарная. Пришелец из иного мира, который для нас кажется Богом, решает меня использовать, чтобы дать человечеству лучший шанс. Вполне логично, он хочет, чтобы я спасал особых людей, действительно особых, а не твоего вымышленного бизнесмена.

- О да, вполне логично, - кивнула головой Холли. - Вот только я плохо верю в эту историю, а у меня особое чутье на обман.

- Благодаря ему ты добилась великих успехов в журналистике? - в их разговор вклинился голос пришельца.

В другое время она бы посмеялась над всемогущим инопланетянином, который опустился до жалких шпилек в ее адрес. Но если раньше нотки нетерпения и обиды в его голосе только угадывались, то теперь они прозвучали так ясно, что Холли стало не по себе. Оказаться лицом к лицу с галактическим Богом, оскорбленным в своих лучших чувствах, - перспектива не из приятных.

- Как тебе нравится высшая сила? - сказала она Джиму. - Еще пару секунд - и он назовет меня сукой.

Она заглянула в свои записи:

- "Двенадцатое июля. Стивен Эймс, Бирмингем, Алабама".

Сквозь стены плыли волны янтарного света. Краски потеряли былую гармонию. Стали резкими и нервными. Если сравнить предыдущее светопреставление со спокойной симфонией Брамса, то теперь зрелище напоминало нестройное завывание плохого джаз-оркестра.

- Так как насчет Стивена Эймса? - настойчиво спросила Холли, обмирая в ожидании ответа. Воспоминания о прошлых победах придавали ей силы.

- Я ухожу.

- Быстро ты на этот раз засобирался, - заметила Холли.

Янтарный свет начал меркнуть.

- На корабле нет регулярных смен, но мой черед придет, и я вернусь.

- Но все-таки ответь, зачем было спасать Стивена Эймса? Пятьдесят семь - не лучший возраст для производства великих дипломатов. Хотя, конечно, если постарается... Почему ты его спас?

Голос стал более низким, баритон сменился твердым жестким басом:

- Не пытайтесь уйти, это будет неразумно с вашей стороны.

Наконец-то. Все это время она напряженно ждала, когда Друг произнесет эти слова.

Другое дело Джим. Он огляделся по сторонам, точно хотел в неистовом кружении янтарных пятен отыскать фигуру пришельца и поймать его взгляд.

- Что ты говоришь? Мы уйдем, когда захотим.

- Вы должны дождаться моего возвращения. Попытаетесь уйти - умрете.

- Ты раздумал помогать человечеству? - язвительно спросила Холли.

- Не спите.

Джим подошел к ней и обнял за плечи. От отчуждения, возникшего между ними из-за ее конфликта с Другом, не осталось и следа.

- Не смейте спать.

Известняк покрылся яркими красными точками.

- Сны - двери.

Кровавый свет исчез.

Над очерченным лампой кругом сгустилась тьма, и в наступившей тишине было слышно, как в стеклянной колбе тихо посвистывает газ.

Холли стояла на пороге комнаты с фонарем в руке и всматривалась в темноту. Джим решил, что она пытается выяснить, будут ли препятствовать их попытке покинуть мельницу, и если да, то насколько серьезна угроза.

Он лежал на спальном мешке и, наблюдая за Холли, недоумевал, почему все идет насмарку.

Джим приехал на мельницу, потому что после непонятного и страшного происшествия в спальне стало невозможно закрывать глаза на темную сторону окружающей его тайны. Раньше он предпочитал плыть по течению, выполняя то, что от него требовалось: в последнюю секунду выхватывать людей из огня, быть скромным супергероем, который живет тихо, неприметно, зависит от расписания авиарейсов и сам стирает свои носки. Однако теперь, когда Враг - кто бы ни скрывался под ужасной личиной - с неистовой яростью вторгся в его жизнь, нельзя позволить себе роскошь и дальше оставаться в неведении. Враг старается пробиться к ним извне, возможно, из другого измерения, и с каждой попыткой чудовище все ближе к цели. Джим не собирался во что бы то ни стало узнавать правду о высших силах, руководящих его поступками, потому что верил: нужно запастись терпением и рано или поздно истина ему откроется. Но узнать правду о Враге было необходимо, чтобы выжить.

Тем не менее Джим ехал на ферму, испытывая двойственное чувство: готовился к худшему и все-таки надеялся на лучшее. Бросившись в неведомое, точно в омут, он рассчитывал найти объяснение своей священной миссии спасения людей. Но теперь в голове царил полнейший беспорядок. Некоторые события - звон в камне, чудесный свет Друга - принесли удивительную долгожданную радость. Его окрылило открытие, что те, кого он спас, принадлежат к особой категории людей, чьи жизни повлияют на развитие всего человечества. Но вспыхнувшее в нем торжество померкло, стоило заподозрить, что Друг утаивает часть правды либо, в худшем случае, лжет от начала до конца.