Она решительно направилась в сторону дома, спотыкаясь о кочки, едва различимые в сгустившихся сумерках. И лес, с его размытыми краями, словно расступался перед ней.

– Простите, – тихо сказал Байрон, который все это время шел рядом.

Изабелла резко повернулась к нему:

– За что мне вас прощать? Разве вы спали с моим мужем? Или сидели за рулем убившего его грузовика? И разве вы нанесли моему сыну психологическую травму, из-за которой он отказывается говорить? Нет. Поэтому не будьте смешным. К вам это не имеет ни малейшего отношения. – Слова ее обрушивались на Байрона с жестокой неумолимостью.

– Простите, что принес вам дурные вести, – сказал он. – Мне казалось, вы должны знать. Ради Тьерри.

– Очень мило с вашей стороны. – Она едва не упала, споткнувшись о поваленное дерево.

– Изабелла, я…

– А кто еще знает? Возможно, вам стоит поспешить к Кузенам. Пусть получат информацию из первых рук. Не сомневаюсь, так или иначе к утру об этом будет судачить вся деревня.

– Никто не знает.

Впереди уже виднелся дом. Сын, должно быть, внутри. Наверное, сидит у себя наверху, погрузившись в компьютерную игру. Как я могла быть настолько слепой?! Как я могла позволить ему так страдать?!

– Изабелла. Не торопитесь. Передохните хотя бы минуту, прежде чем начинать разговор с ним.

Байрон положил руку на плечо Изабеллы, но та яростно ее стряхнула:

– Не прикасайтесь ко мне!

Он отшатнулся, точно от удара. И, помолчав, сказал:

– Если бы я мог, то с удовольствием сжег бы эти письма. Я просто пытаюсь помочь Тьерри.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы вы ему помогали. И вообще, мы не нуждаемся ни в вашей помощи, ни в чьей-либо еще.

Он заглянул ей в лицо, а затем зашагал прочь, стиснув зубы.

Изабелла проводила его взглядом.

– Я сама способна его защитить! – крикнула она ему вслед. А когда Байрон уже был достаточно далеко, повторила: – Я способна защитить их обоих!

Байрон даже не замедлил шага, и Изабелла, горько всхлипнув, сказала дрогнувшим голосом:

– Байрон, скажите мне почему?!

Байрон остановился и повернулся к ней. Она стояла, подбоченившись, возле поваленного дуба, лицо ее пылало.

– Почему он сказал вам, а не мне? Почему он не мог во всем мне признаться? Ведь я его мать, разве нет? Возможно, я была не слишком хорошей матерью, но я всегда любила его. У него никого не осталось, кроме меня. Тогда почему он сказал вам, а не мне?

Байрон заметил, что лицо ее страдальчески исказилось. Похоже, за маской разъяренной фурии скрывались растерянность и боль. Она была точно раненый зверь, способный накинуться на первого встречного.

– Он боялся, – ответил Байрон.

Изабелла переменилась в лице. Подняла глаза к небу и на секунду их закрыла. Будь я другим человеком, неожиданно подумал Байрон, любым другим, только не тем, кто я есть, я бы мог подойти к ней и нежно обнять. Хоть как-то утешить эту исстрадавшуюся женщину.

– Своим молчанием он хотел защитить вас.

Он подождал, пока она повернется к нему спиной, и решительно зашагал в сторону дороги.

Когда Изабелла вернулась, сын еще не спал. Даже в царившем в комнате полумраке она видела, что его глаза устремлены прямо на нее. Она поняла: он ждал ее прихода. Должно быть, догадался, о чем будет говорить с ней Байрон. Но теперь, оказавшись наедине с сыном, Изабелла искала, но не могла найти нужные слова. Впрочем, она даже не была вполне уверена в том, что поверила в сказанное Байроном. И тем не менее она твердо знала, что ее долг – избавить Тьерри от этой непосильной ноши. Она погладила его по голове, ощутив привычную мягкость его волос.

– Я все знаю, – прошептала Изабелла, стараясь говорить спокойно. – Ничего, мы справимся. Люди… не всегда ведут себя должным образом, но это не имеет значения. Я по-прежнему люблю твоего папочку и уверена, он тоже любил меня. – Из-под одеяла показалась худенькая рука, и Изабелла сжала пальцы сына. – Тьерри, то, что ты узнал из тех писем, тоже не имеет значения. Это ни капельки не умаляет нашу любовь к папочке или его любовь к нам. Пусть тебя это не беспокоит. – Она закрыла глаза. – И я хочу, чтобы ты знал одну вещь. Очень важную вещь. Нет ничего такого, пусть даже самого ужасного, чем ты не мог бы поделиться со мной. Ты понял, Тьерри? Не надо ничего держать в себе. Ведь именно поэтому я и здесь.

Изабелла замолчала, в комнате повисла гнетущая тишина. На их дом опустилась ночь. Изабелла прилегла на кровать рядом с сыном. За окном мерцали булавочными головками звезды, скупо освещая землю внизу.

Так что же она за мать такая, если ее малыш не может на нее опереться?! Какой, должно быть, никчемной, слабой и эгоцентричной она выглядела в глазах собственных детей, если они считали своим долгом защищать ее?!

– Ты можешь рассказать мне абсолютно все, – сказала она, причем скорее не ему, а себе.

Перенесенный шок лишил ее последних сил, и у нее мелькнула мысль, а не остаться ли спать здесь. Ей было даже страшно подумать о том, что надо подняться наверх.

И тут голос Тьерри разорвал тишину.

– Я сказал ему… – прошептал мальчик. – Я сказал ему, что ненавижу его.

Изабелла тотчас же очнулась:

– Ничего страшного. Ты вправе говорить то, что чувствуешь. Я уверена, папочка все понял. Я правда…

– Нет.

– Тьерри, дорогой, ты не можешь…

– В тот день я их видел. Перед концертом. Она была у нас дома, и я их видел… А папа притворился, будто это все ерунда. Но я ведь не такой глупый. И я сказал ему… Я сказал ему, что хочу, чтобы он умер.

Тьерри разрыдался, уткнувшись в материнскую грудь, сжимая в маленьких кулачках ее блузку. Изабелла крепко зажмурилась, чтобы отгородиться от темноты, от черной дыры, засосавшей Тьерри, и, подавив рвущийся из груди крик, крепко обняла сына.

В тот день она дважды выходила из дома, причем в первый раз для того, чтобы нарвать на грядке зелени; она прошла в огород, опустив голову, с дуршлагом в руке. На ней была выцветшая футболка и обрезанные шорты, непокорные волосы, небрежно сколотые шпилькой, грозили вот-вот рассыпаться по плечам. Стояла такая жара, что одежда прилипала к телу. И действительно, от изнурительной духоты жизнь вокруг будто замерла, и только легкий ветерок с озера нес относительное облегчение.

В лесу было немного прохладнее, но если смотреть сквозь деревья, то казалось, что дом окутан красным маревом. Новая черепица сверкала на солнце, выделяясь на фоне поросших мхом старых участков крыши, которые не успели заменить. Новая деревянная обшивка резко контрастировала со старыми досками. Со временем все будет выкрашено одним цветом, но даже сейчас не возникало сомнений относительно высокого качества работы. Реставрация полностью преобразит здание.