– Оргон нам и не нужен. Вирд Фаэль притащил из Ары, рискуя жизнью, тридцать семь человек, с которыми был в рабстве, но там осталось еще достаточно тех, кого он не смог освободить… Эбан хотел сделать ему больно, но Эбан не знал, что такое боль. Заберете этих первыми! А если после всего у вас найдется немного времени, можете отыскать и тех тридцать семь, что сейчас в Шеалсоне.

– Я слышал… там в основном дети… – пробормотал Годже, судорожно сглатывая.

– Атаятану разницы нет, – безразлично бросил Эбонадо и усмехнулся, – а Вирду Фаэлю – есть…

Идай Маизан

Когда впервые Маизан увидел Древнего, сердце его замерзло, глаза его остановились, руки и ноги его стали словно чужими, мысли его застыли. Ужас… как перед божеством, испытывал Идай. Но как же прекрасен был лик Древнего! Как же величествен стан Атаятана! Как же приятен его голос! Если и служить кому в этой жизни, то только такому, облеченному силой, наделенному властью и способному властью этой поделиться. Он дарует Идаю Маизану города и страны, сделает более великим, нежели император – и нынешний, и сошедший в могилу к предкам.

Слабые из Первого Круга умирали один за другим, скоро останутся только самые стойкие, только самые достойные, и он – Идай, будет среди них. Сила и красота Атаятана не потерпит слабости, не потерпит колебаний и мягкого сердца, которое сожалеет о неизбежном.

Верховный повелел Идаю найти тысячу для насыщения Атаятана. И он сделает это, в точности исполнит слово Эбонадо Атосааля, но прежде Идай собирался вернуть своих слуг – тех, кто окружал его все эти годы, до отбытия в Тарию, раз уж выпал такой случай. Сейчас у него было двенадцать Мастеров Силы, связанных Вторым Кругом с ним, дававших ему способности, сравнимые разве что с имеющимися у Каэ-Мас, или Мастера Путей, как называли его по северную сторону Хребта Дракона. Теперь он мог перемещаться, словно тень, теперь он мог исцелять не хуже Исцеляющих Перстов, теперь меч в его руке пел, и он сражался, как императорский мечник, с малолетства приученный к битве. Тело его стало, словно лучшая броня, не пробиваемая никаким оружием! Сердце и жилы его – из стали! Сердце будет биться тысячи лет, а по жилам столько же будет струиться кровь! А когда Атаятан-Сионото-Лос войдет в полную силу, Идай Маизан перестанет быть просто человеком – он будет равен божеству!

Он мог бы одною рукою удавить презренного гордеца – Хатара Ташива, но не сейчас, пусть еще подождет, тешась своею властью Указующего. Ему, Идаю Маизану, Ташив уже никогда не будет указывать.

Все связанные с ним в Тарии были чужаками, а в Обители Мудрецов остались его верные Кид и Эхто Шайт. Были и другие, но они служили ему не так уж и долго, пусть подождут еще, до его возвращения, когда он всем отплатит сполна и за службу, и за презрение.

Кид Шайт десять лет назад путешествовал с Идаем в Город Семи Огней, когда Мастером Фаэлем сделан был Доа-Джот. Он же продал мальчишку – сына Фаэля Оргону. Позже Идай взял Шайта в Обитель, сделал служителем, но не своим, чтобы ни у кого не вызвать подозрений, а Левого Указующего Адава.

Кид Шайт был верен, он знал свое место, и хотя огня Создателя не было в нем, – он надежный человек, проверенный пятнадцатью годами службы. Эхто Шайт служил Маизану меньше, лет десять, но был братом Кида и всюду следовал за ним, а значит, и за Идаем.

Вместе со связанным с ним Мастером Перемещений Одояном Идай появился в комнатах Обители, где размещались Служители. Братья Шайт жили в одной из комнат, находящейся на нижнем ярусе. И хотя здесь, в помещениях слуг, стены не были покрыты прекраснейшей мозаикой, мебель не имела позолоты, а пол не был устлан коврами, все равно стены родной Обители грели Идая, воздух ее так сладок! Как долго он еще будет оторван от дома? Скоро он вернется, и все здесь – от подземелий с узниками до верхнего балкона, где каждое утро Мудрецы воспевают рассветную песнь, будет принадлежать ему.

Увидев появившихся, Эхто не узнал Идая Маизана, но пал ниц, почитая пришедших за духов.

– Встань, Эхто! – сказал Маизан. – Неужели ты не узнаешь меня? Где твой брат?

Эхто поднял глаза, наполненные благоговейным страхом, – что для него самого Атаятан, то для Эхто – он, Идай Маизан.

– Мудрец Маизан! – воскликнул Шайт, узнавая наконец его без бороды. – Как ты появился здесь?

– Я обрел могущество. Отвечай, где твой брат?

– Горе, Мудрец Маизан! Моего брата схватили и пытают уже как день и ночь. Этот проклятый Куголь Аб и его эфф из преисподней, что разгуливает без ошейника по Обители, – вынюхивают все. Уж не знаю, как Куголь Аб определил, что Кид служит тебе, но брата взяли и допрашивают. А тебе хорошо известно, каковы пытки в подземельях… Видел бы ты, что сделали они с Мудрецом Кай-Лахом! Скоро Кид сломается и расскажет все, выдаст всех, кто служил тебе!.. И придет мой час… Из Обители никого не выпускают по приказу Хатара Ташива.

Идай был удивлен, что Ташиву удалось выйти на Кида: человека осторожнее, чем Шайт, встречать ему не доводилось.

– Не бойся: те, кто служили мне, будут вознаграждены. Где держат его?

Кид Шайт привязан был к решетке, под которой палач-истязатель готовился разводить пламя. Недостойный Куголь Аб, этот мерзкий приспешник Ташива, что был таким же, как сам Указующий: не терпящим перемен, не знающим их сладости, следующим только одним путем и никогда не сворачивающим с этого пути, – стоял над его слугой, чтобы вызнавать у пытаемого о нем – об Идае Маизане. Рядом с Абом был эфф, настоящий эфф без ошейника, что смирно лежал на полу. Именно зверь первым заметил появление Маизана, Эхто и Одояна в подземелье. Эфф поднялся на ноги и оскалился, глядя прямо на Идая, показав желтые огромные клыки, раскрыл, будто перед атакой, свой кожистый воротник. Затем зверь поднял голову к потолку и тоскливо, протяжно завыл. Никогда прежде за свою жизнь Идай Маизан не слышал, чтобы эфф выл… выл, словно волк на луну…

– Освободи Шайта! – приказал Идай палачу, и в это мгновение эфф бросился на него.

Тяжелая туша повалила его на сырой пол темницы, придавив собою, пасть зверя, в которую свободно могла поместиться голова Идая, распахнулась над шеей, мерзкая вонь ударила в нос. Неужели зверь не чует в Идае огня Создателя, что дает власть над эффами, даже если и так, то связь крови с его настоящим хозяином – Древним, он не может не различить. Почему же он накинулся на Идая, на одного Идая, когда в помещении еще пятеро человек, считая Эхто и Одояна? Обо всем этом думал Мудрец, и мысли проносились с необычайной быстротой.

Страх одолел Маизана, и он даже зажмурился, когда желтые зубы обезумевшего чудовища сомкнулись на его шее. Он уже представил, как переламываются его кости под мощными челюстями, как брызжет его кровь, как отрывает зверь его голову…

Но он забыл, что стал теперь больше, чем человек. Зубы не смогли прокусить его кожу, скользили по ней, словно по твердейшему металлу, стираясь, но не причиняя Идаю вреда. Мудрец выхватил из ножен короткий меч, который предпочитал другому оружию, удобный в ближнем бою, и, услышав сладкую песню о крови, всадил острие в бок эффу, который, в отличие от него, был уязвим.