Когда Того разрешил ему остаться на борту и посвятил во все детали операции, Окуномия предложил несколько изменить порядок следования кораблей. По его предложению, головным шел транспорт «Ариаке», набитый мешками с рисовой шелухой для обеспечения плавучести. Его задачей было обнаружение русских дозорных судов, по прожекторам которых и должен был вести огонь из своих шестидюймовых и 120-мм орудий «Фусо». При этом планировалось, что занятые обстрелом «Ариаке» русские в темноте примут «Фусо» за еще один транспорт и подпустят тот на близкое расстояние. При стрельбе в упор две шестидюймовки и четыре 120-мм старого броненосца были способны не только утопить миноносец, но и вывести из строя бронепалубный крейсер дозора. Того не только согласился с разумным предложением, но и приказал установить на «Фусо» два дополнительных шестидюймовых орудия.

* * *

В принципе, если бы Порт-Артур имел единую систему обороны от угрозы с моря под единым командованием — после первого выстрела «Фусо» по «Решительному» русские бы поняли, что к фарватеру идет что-то, вооруженное шестидюймовками. Звук выстрела орудия среднего калибра перепутать с та-таканием миноносных пукалок практически невозможно. Но береговое и морское командование жили каждое в своем информационном вакууме, абсолютно независимо друг от друга, и своими планами не делились. Поэтому артиллеристы береговой обороны были абсолютно уверены, что если в море стреляет что-то шестидюймовое — это «Диана» или «Баян». В порту же залпы «Фусо» приняли за огонь береговой артиллерии по миноносцам противника… Обычное русское разгильдяйство и ведомственная не согласованность усугублялась ночной темнотой и четкими действиями японцев по заранее отрепетированному сценарию.

Когда луч прожектора «Манчжура» уперся в явно направляющийся к фарватеру «Ариаке», на «Фусо» и следующих за ним корветах поняли, что дальше стесняться в средствах нет смысла. На «Манчжур» обрушился град снарядов всех калибров, от тридцати семи миллиметров до шести дюймов. «Манчжур» успел выстрелить из носовых восьмидюймовок всего пять раз. Первый залп по «Ариаке» лег с перелетом. Второй был направлен уже по частым вспышкам выстрелов в темноте. Последний снаряд выпустили из левой погонной пушки уже с горящей канонерки (шестидюймовый снаряд с «Фусо» поджег подшкиперскую со складированными в ней парусами) на циркуляции во время отворота к берегу. Невероятно, но один из выпущенных практически наугад восьмидюймовых снарядов попал в борт «Фусо». Однако при подготовке старого броненосца к последнему походу японцы творчески использовали опыт Руднева по бетонированию «Сунгари». Небольшой запас угля, необходимый для перехода к Порт-Артуру, был размещен в единственной угольной яме и непосредственно у котлов. Все остальные угольные ямы были залиты бетоном для того, чтобы усложнить жизнь русским водолазам при подъеме корабля. Неожиданно для японцев, бетон спас «Фусо» от пробоин во время этого и пары других попаданий. Старая броня не выдержала попадание восьмидюймового фугасного снаряда, но когда треснутая болванка протиснулась внутрь корабля, она с разгону впечаталась в стенку угольной ямы, подпертую изнутри десятками тонн застывшего бетона… Взрыватель сработал уже после того, как снаряд окончательно раскололся. И хотя с внутренней стороны бетона взрывом откололо большое количество осколков, а снаружи почти оторвало броневую плиту, комбинированная конструкция не допустила затоплений, которые в противном случае были бы неизбежны. Небольшие затопления междудонного пространства не смогли остановить корабль, экипаж которого твердо решил умереть, но выполнить свой долг.

«Манчжур» получил с «Фусо» и корветов в общей сложности шесть снарядов среднего калибра, что в который раз доказало преимущество скорострельной артиллерии. Последнее, что успела сделать канонерка перед поворотом к берегу, это выпустить по «Ариаке» мину из носового аппарата (по примеру однотипного с «Манчжуром» «Корейца»), которую никто на транспорте даже не заметил. Отвернув и получив из трюмов доклады о повреждениях, перебитом паропроводе и многочисленных, хотя и не фатальных затоплениях, Кроун решил на всякий случай приткнуться к берегу, что «Манчжур» и сделал.

Но и «Ариаке» от своей судьбы не ушел — на Электрическом Утесе включили прожектор, который сразу же навели на обнаруженный и подсвеченный «Манчжуром» транспорт. Батарейцы уже поняли, что чуть геройски не добили свой миноносец, и с удвоенной скорострельностью стали засыпать транспорт снарядами, дабы загладить свою ошибку. Вскоре, получив пару попаданий, японский брандер сначала потерял ход, а потом вспыхнул ярким пламенем от носа до кормы, освещая крадущиеся за ними корабли. Сразу же стало очевидно, что идея полить керосином бревна старых бонов и рисовую шелуху, которыми набили транспорт для обеспечения плавучести (больше ничего труднопотопляемого в порту просто не нашлось), была не совсем удачна. По первоначальному плану «Ариаке» отвлекал внимание дозорных кораблей, которые потом в упор расстреливались «Фусо», и огонь береговых батарей. Но его командиру, решившему умереть во славу Японии красиво, захотелось тоже иметь возможность утопить корабль на фарватере, если ему посчастливится самому до него дойти. Однако все трюмы транспорта уже были набиты нетонущим мусором и старыми, отслужившими свой век гнилыми боновыми заграждениями, он не только не утонул бы, даже с открытыми кингстонами и крышками грузовых люков, он мог заблокировать дорогу главной звезде выступления — «Фусо». Тогда командир корабля, лейтенант Мидауно, решил — раз не судьба утопиться на фарватере, то при случае, если удастся незаметно проскользнуть в гавань, стоит попробовать протаранить первый же подвернувшийся русский корабль. А для пущего эффекта зажечь корабль перед тараном. Закупив на свои средства несколько бочек керосина, командир посвятил в свой план только ближайших друзей, поэтому командование не имело шансов разъяснить ему неуместность этой идеи. Сейчас подожженная снарядом «Ариаке» освещала идущие за ней корветы не хуже, чем русские прожектора. Повезло только «Фусо» — следуя сразу за жертвенным транспортом, он успел просочиться чуть мористее, когда тот потерял ход, но до того, как огонь разгорелся всерьез. В момент обхода «Ариаке» на броненосце шальным снарядом с берега снесло единственную трубу. Резкое падение скорости привело к тому, что «Конго», идущий менее чем в кабельтове за кормой последнего буксируемого «Фусо» катера, поочередно раздавил своим форштевнем все три билета на спасение экипажа броненосца…

Беда не приходит одна — тяга в котлах упала моментально, а давление пара и скорость через минуту. «Конго», заметив, наконец, опасность столкновения, отвернул в сторону берега, получил попадание в клюз, и теперь тащил за собой по дну моря правый якорь, перепахивая морской песок и постепенно замедляя ход.

Скрепя сердце и скрипя зубами, командир «Фусо» отдал приказ послать на помощь кочегарам подносчиков снарядов от орудий. Эта вынужденная мера — сокращенная смена кочегаров физически не могла без трубы поддерживать давление пара для продвижения на скорости более четырех узлов — как ни странно, спасла всю операцию. Если корветы азартно отвечали на огонь с берега изо всех стволов, то «Фусо» вынужден был временно прекратить огонь. Через пять минут тихого, неспешно движения под завывание проносящихся высоко над палубой снарядов и бомб, Окуномия с удивлением понял, что весь огонь русских сосредоточен на отставших корветах. Теперь он уже сознательно приказал не открывать огня до тех пор, пока русские не прекратят «игнорировать» ползущий ко входу на фарватер броненосец. Но у артиллеристов и прожектористов Утеса и Золотой горы было занятие поинтереснее, чем выискивание в темноте нестреляющей мишени — они радостно рвали на куски подставившиеся корветы, которые упорно отстреливались из своих допотопных пушек… Причем отстреливались не всегда безобидно — один удачно пущенный кем-то из корветов снаряд погасил береговой прожектор со всей обслугой, а второй разорвался на территории «подшефного» хозяйства на Электрическом Утесе, вызвав многочисленные жертвы среди кур и свиней.