чистоте отчасти объяснялась влиянием прессы, где часто писали обо всем этом, пока небоскребы еще строились, а еще тем, что грязь, антисанитария и болезни оставались чуть ли не главными элементами повседневной жизни послевоенной Москвы. Не только Брик мечтала «дышать воздухом, почти не отходя от дома», другие авторы подобных писем воображали похожие условия будущей жизни в небоскребах[802]. Но независимо от того, каких именно улучшений они ожидали с переездом в небоскребы – снижения повышенного кровяного давления или обретения крепкого сна, – заботы о здоровье не прекращались и после переезда. Некоторые жильцы писали новые письма с просьбой заменить уже предоставленную им квартиру на другую – более солнечную, тихую или просторную. Так, заместитель заведующего отделом Совета по делам колхозов при Совете Министров СССР, имевший семью из семи человек, написал, что согласен даже получить двухкомнатную квартиру вместо трехкомнатной, которую ему предоставили, лишь бы у его болезненной дочери появилась комната на солнечной стороне дома на Котельнической[803].

К озабоченности жильцов своим здоровьем прибавлялись и жалобы, связанные с техническими достижениями, которые использовались в высотных зданиях. С самого начала осуществления проекта было решено строить небоскребы, используя самые передовые технологии в системах отопления, водопровода и канализации, освещения и циркуляции воздуха. Пусть в первом постановлении о небоскребах, принятом 13 января 1947 года, и не уточнялось количество или качество квартир в каждой из высоток, там определенно говорилось, что «при проектировании зданий должно быть предусмотрено использование всех наиболее современных технических средств в отношении лифтового хозяйства, водопровода, дневного освещения, телефонизации, отопления, кондиционирования воздуха и т. д.»[804]. Именно из-за этих удобств жизнь в небоскребах и казалась столь привлекательной, но, как выяснилось, их наличие готовило жильцам и ряд неприятных сюрпризов.

В сентябре 1952 года, когда все еще продолжали приходить письма с просьбами о новых квартирах, начали поступать и жалобы от первых новоселов из небоскребов на досаждавшие им удобства. Чаще всего жаловались на шумную работу лифтов. Один жилец дома у Красных Ворот сообщал, что в его квартире стоит круглосуточный шум, потому что она находится «вблизи машинного отделения лифта». Этот человек, страдавший гипертонией, писал, что «шум [ему] крайне вреден, и болезнь в связи с этим может резко прогрессировать в сторону ухудшения»[805]. Другой жилец, тоже сетовавший на шумные лифты в здании у Красных Ворот, упомянул в своем письме о недавно перенесенной болезни сердца и о пребывании в санатории. Обживая небоскребы, москвичи пытались донести свое недовольство до тех, кто обещал прекрасную жизнь в монументальных новых зданиях, а в итоге обманул их ожидания.

Фаина Раневская, жившая в высотке на Котельнической, шутливо описывала свои жилищные условия, обыгрывая крылатую фразу о «хлебе и зрелищах». Раневская, выдающаяся советская актриса, славилась своими афоризмами, и многие из них уже после ее смерти были собраны и изданы. Вот что рассказывали в одном из этих анекдотов:

Окна квартиры Раневской в высотке на Котельнической набережной выходили в каменный внутренний двор. А там – выход из кинотеатра и место, где разгружали хлебные фургоны. Фаина Георгиевна с ненавистью слушала знакомые народные выражения рабочих-грузчиков, отчетливо звучавшие на рассвете под ее окнами, а вечером с тоской наблюдала шумные толпы уходящих домой кинозрителей из «Иллюзиона». – Я живу над хлебом и зрелищем, – жаловалась Раневская[806].

С одной стороны, Раневская, была, конечно, рада переехать из коммуналки в отдельную квартиру на Котельнической, но ее насмешливое высказывание о жизни в небоскребе позволяет понять, чем могли быть недовольны жильцы этого дома.

В годы зрелого сталинизма московские небоскребы являли собой скелетообразные недострои, торчавшие на столичном горизонте символами того будущего, которое скоро наступит, но пока еще в пути. Символический смысл, который был вложен в эти здания, отражался в текстах и изображениях, публиковавшихся в массовой прессе. А к 1952 году все примелькавшиеся в газетах и журналах однотипные утверждения о современных удобствах и здоровой жизни в небоскребах перекочевали в письма москвичей, просивших выделить им жилье в высотных домах. Начитавшись статей, репортажей и заметок в прессе, советские граждане живо представили себе будущую жизнь в небоскребах. Но мечта поселиться в высотке осуществилась в последние месяцы сталинского правления лишь для немногочисленных представителей советской элиты.

Из-за ограниченного количества квартир в высотных зданиях возникал риск, что проект московских небоскребов создаст кризис легитимности режима: слишком многие представители советской элиты могли заявить о своем законном праве на улучшенные жилищные условия, однако мало кто из них мог надеяться на удовлетворение такой заявки. Дремавшие в этих зданиях силы, способные всколыхнуть массовое недовольство, сдержала смерть Сталина. Символическая власть над городом, которую обрели эти монументальные новые сооружения, была подорвана – или, во всяком случае, ослабла – одновременно с их рождением. Едва небоскребы были достроены, как они сделались мишенью критики со стороны Никиты Хрущева, развернувшего программу десталинизации. Хрущев решил моментально дистанцироваться от проекта небоскребов. В конце 1954 года он уже назвал московские высотные здания символами сталинских архитектурных «излишеств». На Всесоюзном совещании строителей, состоявшемся в столице в декабре 1954 года, он прямо обвинил в излишествах архитекторов высотных домов, назвав их «камнем преткновения на пути индустриализации строительства»[807]. В последующие годы преемник Сталина проложил для архитектуры новый курс, сделав ставку на заводское типовое изготовление строительных элементов и отказавшись от индивидуальных проектов и излишеств. И это решение радикально изменило методы застройки и общий облик советских городов.

Хотя Хрущев сразу же постарался отмежеваться от сталинского монументализма, он тем не менее унаследовал эти семь важных высотных зданий, достроенных как раз к тому времени, когда Москва стала вновь разворачиваться лицом к внешнему миру. В 1950-е и 1960-е годы в МГУ проходили международные конференции, молодежный фестиваль и другие мероприятия; гостиницы «Украина» и «Ленинградская» принимали в своих роскошных интерьерах важных зарубежных гостей, а жилые небоскребы на площади Восстания, у Красных Ворот и на Котельнической набережной продолжали служить символами Москвы как социалистического города мирового уровня. Не оставалось в стороне и здание на Смоленской площади – оно тоже связывало Советский Союз со всем миром, так как его заняло Министерство иностранных дел. Сталинский монументализм в Москве оставил по себе такую память, что затмить его до конца оказалось невозможно.

Глава 8

Десталинизация и борьба с «излишествами»

Первые московские небоскребы появились на городском горизонте в последние месяцы сталинской эпохи. Из-за того, что этому строительному проекту придавалась огромная важность и на его осуществление выделялись колоссальные суммы, три из восьми спроектированных зданий были