Чтобы успокоить взбудораженный класс, генерал рассказал небольшую историю о том, что учителя по военному делу часто используют подобную тактику — пугают учащихся, чтобы посмотреть, кто из них сохранит хладнокровие в такой ситуации. И недавно в одном из классов, где было много легковерных, произошла настоящая паника. Столько народу одновременно ринулось к двери, что их тела крепко застряли в дверном проеме — ни туда, ни сюда. А один солдат, довольно плотного телосложения, попытался вылезти в маленькое окно и в результате надолго остался торчать в этом окне: голова и плечи были на улице, а остальная часть туловища и ноги внутри.

К счастью, это была всего лишь проверка. Если бы граната оказалась настоящей, всех застрявших в дверях и окнах разнесло бы на кусочки!

В другой раз на занятии, где мы присутствовали, дело обернулось куда серьезнее. Мы с братьями старались сдержать смех, потому что преподаватель походил скорее на ученого-богослова, нежели на солдата. Но больше всего меня обеспокоило то, что он, похоже, совсем плохо видел, хоть и носил очки с толстыми двойными стеклами, из-за которых казалось, будто у него глаза навыкате. Этот полуслепой инструктор держал в одной руке зажигалку, а в другой взрывчатку, объясняя, как важно каждому солдату знать, сколько времени горит запал. При этом поднес зажигалку так близко к запалу, что тот задымился. Не заметив, что случайно поджег запал, он бросил заряд назад в коробку с другой взрывчаткой.

Я уже собирался крикнуть братьям, чтобы спасались, когда вспомнил рассказ первого учителя о том, что такие ситуации обычно были предназначены для проверки студентов. И я заставил себя не двигаться, но внимательно следил за коробкой со взрывчаткой. Коробка загорелась, и стал чувствоваться запах дыма. Наш инструктор запаниковал, швырнул коробку на пол и стал пытаться загасить пламя. Я уже хотел по-быстрому сделать ноги, когда несколько опытных, прошедших войну солдат услышали шум и ринулись в здание. Увидев горящую коробку со взрывчаткой, они храбро схватили ее и бросились с ней на улицу. И хотя у двоих из них остались ожоги на руках, к счастью, ни один не получил серьезных ранений.

Был еще один случай. Преподаватель показывал нам, как обращаться с небольшой бомбой, и случайно поджег фитиль. Он слишком поздно заметил, что фитиль короче обычного. Заорал, чтобы мы бежали, и сам ринулся за нами, наступая на пятки. Едва мы успели добежать до безопасного места, как бомба взорвалась.

Опасность создавала для нас и некомпетентность другого рода. Как-то раз мы были на одном из ежедневных занятий по религии, проводимых в мечети. Класс собирался большой, потому что вместе с нами ходили и сыновья членов «Аль-Каиды».

Нашим учителем был Абу-Шакр, египтянин с приятным лицом, лет тридцати, худой, но мускулистый и подтянутый. Он носил короткую бородку. Впрочем, его внешность трудно описать, потому что он не имел никаких приметных черт — например, огромного носа или маленьких глаз. Ему нравилось общаться с классом, и он всегда был очень добр, так что стал всеобщим любимцем.

Мечеть была старой, выстроенной из глинобитных кирпичей. Крыша, как принято в Афганистане, — из дерева, травы и тех же кирпичей. Из-за того что кирпичи глинобитные, вода просачивалась сквозь них и капала с потолка, когда шел дождь. И каждый раз после дождя приходилось ремонтировать крышу. Вместо того чтобы нормально починить крышу, рабочий просто насыпал на нее немного песка. Это был верный способ навлечь беду, потому что вес песка постепенно утяжелял крышу. Конечно, отец не знал про используемый рабочим способ ремонта, ведь он сам был специалистом в строительстве и понимал, к чему это может привести.

Наше ежедневное расписание было таково: младшие мальчики уходили из мечети в одиннадцать утра, а старшие занимались после этого еще один час. Как-то раз мы с братьями сидели в глубине мечети. Хамза, единственный сын тети Харийи, последним из младших ребят вышел из мечети, сильно захлопнув за собой дверь.

От удара здание сотряслось, крыша мечети треснула и обвалилась. Тяжелые кирпичи посыпались на наши головы вперемежку с песком, травой и досками. Рухнувший на нас огромный вес почти оглушил, но мы не потеряли сознания. Мы слышали, как Абу-Шакр громко кричит, называя нас по именам. Бедняга, вероятно, пришел в ужас при мысли, что старшие сыновья Усамы бен Ладена погибли, находясь на его попечении.

Мы с братьями были живы, но не могли пошевелиться, потому что нас придавило. Однако мы были сильными ребятами и стали дружно, как по команде, толкать лежавший на нас груз, стараясь сбросить его с себя. Сквозь шум в ушах мы слышали громкий плач брата Хамзы. Он понял, что случилось нечто ужасное. Хамза испугался, что это он во всем виноват — он ведь последним вышел из здания.

Через несколько минут раздался командный голос отца, а потом и голоса других людей. Они стали яростно разгребать завал голыми руками, а мы помогали им, проталкиваясь снизу. Двигаясь с двух сторон, мы встретились где-то посередине — и нам снова засиял дневной свет. Позже нам сказали, что мы представляли собой довольно жуткое зрелище и здорово напугали малышей. Наши глаза были забиты пылью, лица пожелтели от песка, а из надетых на нас тюбетеек торчали застрявшие в них щепки. Один из младших братьев сказал, что наши окровавленные руки были вытянуты вперед, как у ходячих мертвецов, и мы напомнили ему рассказы про призраков и гоблинов, которые он слышал от одного из солдат отца.

Доктор Айман аль-Завахири пришел и внимательно нас осмотрел. Он сказал, что никто не получил серьезных травм.

Это был первый раз, когда доктор Завахири прикоснулся ко мне. Я испытывал беспокойство при виде этого человека с того момента, как отец впервые нас познакомил. А после того как он застрелил моего юного друга, сына Мухаммеда Шарафа, я всячески старался его избегать. Я с самого начала знал, что этот человек дурно влияет на моего отца, увлекая его все дальше по пути насилия — так далеко отец не зашел бы сам. Завахири был умным человеком и заметил мое отношение к нему. Я чувствовал: он тоже меня не любит. Вероятно, потому что я единственный из сыновей отца имел дерзость иногда высказывать собственное мнение.

К примеру, однажды отец, Завахири и Абу-Хафс сидели вместе и пили чай. Все трое были прирожденными лидерами, но отец среди них являлся главным — и они это знали. Даже Завахири просил у него разрешения, когда хотел что-то сказать: «Шейх Усама, разрешите взять слово?» Или: «Шейх Усама, позвольте сказать несколько слов этим людям». Так было и с остальными. Какое бы важное положение они ни занимали в своих организациях, никто из них не осмеливался произнести ни слова без разрешения отца.

В тот день они получили разрешение отца говорить и обсуждали серьезную тему — как достичь своей главной цели и спасти мир от власти американцев. Отец сказал:

— Груз ответственности за все преступления взваливают на исламский мир. Разве можно нагружать только один конец качелей? Нет. Чтобы качаться, груз должен быть равномерно распределен по обеим сторонам доски. Так же и в жизни — всё следует распределять равномерно. Мусульман же винят во всем, и мы страдаем от несправедливого отношения к нам. Это неправильно.