2 июня. Встретил сегодня в коридоре Буммонта, думал, он будет расстроен как никогда. Но ничего подобного! Он шел и насвистывал какую-то модную песенку. «Мне разрешили продолжить обучение!» – сказал он и с чувством хлопнул меня по плечу, так что я чуть не упал. «Поздравляю», – обрадовался я. Мне было бы неприятно, если бы его отчислили (и я подозреваю, что всем остальным тоже). В самом деле, кому жалко, если он поучится на пару-тройку лет дольше? Только мне почему-то кажется, что ему придется писать другой диплом – вряд ли маги еще раз полезут в воду, нагретую по его методу. Разве что толстокожую Гульммику попросить. Но вот беда – одного ее голоса будет недостаточно, чтобы утвердить злополучный диплом.

3 июня. Опыты на Зубле увенчались небывалым успехом! Мне удалось не только улучшить состав вещества, которым я покрыл его пузо (шерсть там почему-то вылезла), но и добавить пару слогов к заклятию. И он подпрыгнул аж на два локтя и пролетел вдоль комнаты пять с половиной шагов (я специально линейкой измерил). Крыс остался очень доволен и принялся прыгать по кабинету, и чуть не вылетел в полуоткрытое окно. Пришлось привязать его к ножке шкафа за лапу веревкой – зрелище уморительное. Во второй половине дня ко мне наведался Геббот, а Зубля в этот момент как раз прыгнул к двери. Вот учитель заходит, а в лицо ему, растопырив лапы, летит зверек! Кто больше испугался, трудно сказать. Но учитель быстро оправился, а вот крыс спрятался под шкаф и нипочем не желал вылезать, и я вытащил его за веревку, выдал учителю свои парусиновые перчатки (на всякий случай) и дал ему подержать подопытного. «Ты делаешь замечательные успехи! – восхитился Геббот. – Недалек тот день, когда человек поднимется в небо!» Но потом он призвал меня быть осторожным и тщательно фиксировать в журнале все, что происходит с организмом крысы, чтобы знать, годится ли мой состав человеку и не слишком ли опасное у него побочное действие. Вылезшие зублины волосы его слегка озаботили. «Ни в коем случае не испытывай «летучую» мазь на себе», – сказал учитель. Ясное дело! Пока я не изобрел вещество или заклятие прямо противоположного действия, я этого никогда не сделаю, а то так и буду по жизни прыгать, словно кузнечик. Мне это надо? Потом Геббот поставил передо мной еще несколько вопросов, которыми следует заниматься: как исключить вредное воздействие мази на организм (если оно имеется), как она влияет на собственные свойства неодушевленных предметов, как практически подняться в воздух и лететь вдоль земли (на метле, например, или самостоятельно, и какой способ лучше), и наконец, как приземляться без ущерба для здоровья. Да, работы тут не на один месяц и даже, может быть, год. А я еще думал: «Почему так долго стажеры пишут свои предварительные дипломы?» Наивный был.

4 июня. Нынче у меня черный день – погиб Зубля. Тяжело мне об этом писать, но надо, в таких испытаниях закаляется характер. Неловко, правда, что на людях разнюнился, ну да Блоттер меня не выдаст, он неразговорчивый и тактичный. В общем, утром Зубля не встретил меня в лаборатории, как обычно, я тут же выдернул веревку из-под шкафа и увидел только ее огрызок. Еще примерно с полчаса я обшаривал все углы, старался найти зверька, но все напрасно. А ведь и дверь, и окно были крепко закрыты!.. А потом я случайно взглянул наверх – и мне в глаза бросилось вытяжное отверстие прямо над шкафом, как раз достаточной ширины, чтобы он в него проскочил. Но как он смог туда запрыгнуть? Других путей я просто не видел, разве что кто-нибудь побывал здесь в мое отсутствие и похитил зверька. Я бросился к учителю в лабораторию, но он ничего не знал и стал неловко успокаивать меня – мол, никуда он не денется и так далее, наверное, Блоттер его поймал и запер в клетке, чтобы по зданию не шлялся. Побежал к привратнику, а тот мне и рассказал, как часов в восемь утра видел на лестнице Шуггера, метавшегося с сачком в попытках изловить летающую крысу. «Поймал?» – с замирающим сердцем спросил я. Он кивнул, и мы пошли на второй этаж, в лабораторию, и я как чувствовал, что живым Зублю больше не увижу. Он уже разрезал зверька, вынул из него кишки и развесил на веревке. Мы застали его в тот момент, когда он снимал с моего крыса шкурку. Я стоял и слова сказать не мог, и тут-то и расклеился, аж в глазах помутилось, но они ничего не видели (разве что Блоттер, может быть) – я сразу выбежал в коридор и к себе в кабинет ушел. А когда через час ко мне Геббот заглянул, со мной уже было все в порядке. «Не кручинься, Мегаллин, – сказал он мне, – все равно твой Зубля был уже старый. Он бы до конца года и так умер». Как будто я и сам не знал этого! «Я попробую поговорить с Дадденком, может, он повлияет на своего кровожадного ученика», – сказал Геббот и ушел. Ненавижу этого убийцу – стоял с окровавленными руками и ухмылялся! Так бы и пустил его самого на чучело.

21 июня. Ничего не поделаешь, нужно продолжать практические опыты на животных. Спустился к Блоттеру в его виварий и выбрал себе нового подопытного: черепашку. Сперва подумывал о лягушке, но потом представил себе, как она до потолка подпрыгивает, и отказался от этой идеи.

10 июля. Многие маги отправились на каникулы, кто куда. Большая часть поехала к морю со своими женами и детьми (у кого есть), а Веннтин пригласил Гульммику! Они решили посетить Азиану и полюбоваться тамошними храмами, поучаствовать в обрядах и так далее. Как объявила на последнем семинаре Гульммика, она начинает работу над новой темой: «Азианские суеверия и народные заговоры сквозь призму мифологии». Сразу и не сообразишь, о чем тут речь. Вот Веннтин и предложил ей компанию, а она вдруг взяла и согласилась. Деррека прямо передернуло, когда они публично между собой столковались – неужели он думал, что магиня так и будет по нему безответно сохнуть?»

Валлент с трудом оторвался от чтения, и то лишь потому, что ему стало сложно разбирать каракули Мегаллина – пасмурная погода вызвала раннее наступление сумерек. Он закрыл ставни, затем чиркнул спичкой и зажег свечу, отбросившую подвижный световой круг на портрет погибшего мага и его дневник.

«18 июля. Я тоже решил пойти на каникулы, как и остальные члены Ордена, но все-таки пару раз в неделю наведываюсь в лабораторию, чтобы почитать книги и подумать в спокойной обстановке. Так как у меня теперь много свободного времени, я разгуливаю по городу и навещаю старых школьных приятелей (только у Клуппера не был). Вот, на днях заглянул к Буззу в театр, но не застал его! Наггульн мне сообщил, что он теперь часто торчит на ярмарке со своими картинами. И я пошел туда, полчаса, наверное, бродил по рядам со всякими народными промыслами, и наконец увидел своего старого товарища. Он рисовал с натуры азианского туриста, даже не посмотрел в мою сторону, когда я подошел поближе. Кругом народ, крики торговцев, ржание коней, пылища! А он сидит и рисует, не обращая ни на что внимания – и азианец такой же, сделал гордую физиономию, узкие глазки распахнул пошире и замер. Рисовал Бузз очень быстро, и буквально через десять минут портрет был закончен. Турист взглянул на картину, прищурился, поцокал языком и запустил руку в карман, за деньгами. Когда он отошел, я спросил: «Почем отдаешь, художник?» – «Пять дукатов», – ответил Бузз, не поднимая головы, а потом до него что-то дошло, он посмотрел на меня и улыбнулся (как-то не слишком весело). «А не дешево?» – говорю. «Да ты что, Мегги, тут конкуренция – будь здоров! Да и возрасту моему не очень-то доверяют, не стану же я трубить, что театральным декоратором работаю». И точно, поблизости расположились еще человек пять, подрабатывавших рисованием приукрашенных портретов. Но Бузз был не таков – я заметил, что азианец на его рисунке был точной копией настоящего, не лучше и не хуже. Оттого и клиентов у него практически не было, как он мне сказал. Потому что он сразу предупреждает, что нарисует абсолютно точную копию заказчика. «А где твои картины?» – спросил я. Он молча откинул кусок мешковины со стопки обрамленных холстов, которые пристроил сбоку от своего стульчика. «Пыльно здесь, – пожаловался он. – Когда совсем уж никто не идет, я их на время выставляю». – «И что, хорошо раскупаются?» – «Смеешься?» – добродушно проговорил он. Я, конечно, не специалист в живописи, но его картины были по-настоящему хороши, они передавали мир таким, какой он есть на самом деле – и цветом, и формами. Другое дело, что в каждой из них оставалось как бы белое пятно, некая недосказанность, куда и должна была устремляться фантазия зрителя. Так он мне сказал, рассеянно оглядывая бурлящую кругом толпу. «Покажи мне здесь человека с фантазией», – сказал он и кивнул на торгующихся посетителей ярмарки. И я купил у него одну картину, очень она мне понравилась: вроде обычный горшок с цветами, но за ним угадывалось окно, и еще дальше – горы (цветисто получилось, однако). В общем, купил я ее за двадцать дукатов и домой отнес. Сейчас сижу и смотрю на нее, и думаю: подарить, что ли, Диннике? Можно и маму дождаться, когда она с гастролей вернется, хотя ей вряд ли понравится, она больше к декору «тяготеет».