Однако для объективистского экуменизма существовали ограничения. Брук вбил последний гвоздь в гроб вероятного объединения института и «Общества Атланта» в войне против грехов коллективизма и самоотвержения. «Я не люблю „Общество Атланта“, — сказал он. — И мне было бы вовсе на них наплевать, если бы они называли себя по-другому. Но они именуют себя объективистами — „открытыми объективистами“. Единственная тому причина — в желании подчеркнуть, что мы — „закрытые объективисты“, и загнать нас в угол, что вряд ли возможно». Брук сказал, что главная цель группы состоит в том, чтобы «не быть нами» и проявлять «неуважение к Айн Рэнд». Он некоторое время рассуждал на эту тему: она явно его волновала. «Многие называют себя „умеренными объективистами“. Если почитать, что они пишут, — все это пустые слова. Они не занимают твердой позиции по вопросам, по которым это необходимо».

Однако у «Общества Атланта» имелось одно преимущество перед Институтом Айн Рэнд: оно сделало экранизацию «Атланта», и Келли был консультантом, а продюсером — Джон Аглиалоро, член совета «Общества Атланта». Хотя крайне правые пребывали в восторженном экстазе, сборы оказались очень низкими, и фильм получил столько негативных рецензий, сколько не получал ни один со времен «Плана 9 из открытого космоса». Картину собирались снять не один десяток лет. В какой-то момент ею заинтересовался Альберт Руди, продюсер «Крестного отца». Но ничего не вышло, поскольку Рэнд настаивала, что будет сама контролировать весь съемочный процесс. Поэтому постановку отложили на много лет, и в результате получился независимый проект, без звезд и с качеством «прямиком на видео». Фильм упорно распространяли в кругах «чайников», и первая неделя проката прошла хорошо, после чего сборы резко пошли на убыль. Это оказался один из немногих коммерческих проектов, прославляющих Рэнд, который с треском провалился. Тем не менее постановка следующей части была запланирована на 2012 год.

Брук сказал, что, по его мнению, фильм «сносный»: «Не скажу, что блестящий». И это была настоящая похвала по сравнению с критикой в прессе. Самое важное, сказал он, — в том, подвигнет ли этот фильм людей на то, чтобы прочесть книгу. Брук сказал, что как раз дал интервью по поводу этого фильма репортеру из «Los Angeles Times». И спросил журналистку, захотелось ли ей после просмотра или, наоборот, расхотелось читать книгу Рэнд. «Она сказала, что расхотелось, — пожаловался Брук. — Этот фильм лишает роман красок, делает его скучным». Я вынужден был согласиться с этим суждением. Фильм получился скучный и статичный: все действие в нем сводится к тому, что люди время от времени повышают голос. Однако он имел успех в том смысле, что продажи книги после выхода фильма подскочили. Это случилось не благодаря «Обществу Атланта», а благодаря наследнику Рэнд, заклятому врагу Дэвида Келли, Леонарду Пейкоффу. Обе группы удивительным образом объединились на короткий миг из-за этого фильма, но сам он получился провальным, об этом не стоит и говорить.

Брук оказался весьма уравновешенным и куда более готовым к сотрудничеству, чем Келли. Он не кидался защищать объективизм с пеной у рта. Он уходил от ответа на вопрос, к кому перейдут права на труды Айн Рэнд после отставки Пейкоффа, но у меня сложилось впечатление, что, скорее всего, они останутся в руках института. И это был единственный вопрос, на который Брук отвечал уклончиво. В целом же на меня произвела большое впечатление его открытость, поэтому я, как и ожидал, получил прямой ответ, когда спросил его о дальнейшей судьбе объективизма. Будет ли то бесконечный, вечный поход за невообразимым, объективистская нирвана, которая никогда не кончится?

«Думаю, лет через пятнадцать Айн Рэнд будет повсюду, — сказал он. — Ее, то есть ее ценности, будут изучать во многих университетах. В старших классах школ на разбор ее произведений будет отводиться много часов. Ее идеи будут обсуждаться на телевидении, в школах, на общественных форумах. Вряд ли этого можно избежать — не ее самой, а ее идей».

«А лет через пятьдесят объективизм, как мне кажется, будет считаться в порядке вещей. Ну а через сто лет, по моему мнению, он станет доминирующей светской философией в Соединенных Штатах».

Бруку было приятно так думать, заглядывая в далекое будущее. Конечная цель Айн Рэнд очень похожа на сорокалетний план «Чаепития», только куда более амбициозна. «Лет через сто — сто двадцать мы победим, — сказал Брук, — если цивилизация не погибнет, что очень даже возможно. Наша страна — банкрот. Запад — весь Запад — банкрот». Он определил эту ситуацию, как «денежное, нравственное, культурное и философское банкротство».

«Это всего лишь вопрос времени».

Ярон Брук — реалист. Он — не мечтатель. Когда он планирует что-то, по нему можно проверять часы. Его рэндианское расписание весьма реалистично, потому что Республиканская партия теперь стала скорее партией Рэнд, чем партией Тедди Рузвельта и Авраама Линкольна. Оно реалистично, потому что философия Рэнд взывает не только к самодовольным богачам, ноик массе «чайников», а также к значительной части правых, интеллигенции, склоняющейся к либертарианству, и политическому истеблишменту.

Оно реалистично, потому что не все, что защищает Рэнд, — от дьявола. Ее гимны рациональному эгоизму, если очистить его от экстремизма и преувеличений, отлично вторят той современной болтовне, которая помогает людям отстаивать личные интересы дома и на работе. Рэнд чрезмерно идеализирует индивидуальность, и это согласуется с торжеством индивидуализма, который закрепился в массовой культуре Америки. Ее идеал благородного, страдающего творца вызывает отклик в душе не потому, что Рэнд — волшебница, а еще и потому, что в написанных ею словах зачастую заключена правда, и далеко не всегда они пагубны или злонамеренны.

Миллионы американцев, влюбленных в «Атланта» и «Источник», находят в работах Рэнд выражение своих собственных глубоко спрятанных чувств и верований. Ее книги взывают к лучшим инстинктам американцев точно так же, как и к некоторым худшим. Недавно я снова перечитал книги Рэнд и, хотя абстрагировался от ее догмы, в итоге стал лучше думать о самом себе. Я пожалел, что невнимательно читал «Источник» в детстве. Эта книга и, наверное, «Атлант» могли бы изменить мою жизнь к лучшему, могли бы на долгие годы вперед придать мне больше уверенности по части самоопределения и преследования личных интересов. И конечно, тогда я бы с легкостью узнавал рэндианские черты в других, и их поведение было бы мне гораздо понятнее. Только читать ее книги мне бы пришлось выборочно, прислушиваясь к интуиции. Иначе я превратился бы в одно из тех эгоистичных, хладнокровных, жадных до денег чудовищ, о которых пишу столько лет. Но теперь этого уже не случится.

Кто-то скажет, что по отдельности идеи объективизма гораздо более полезны и уж точно менее аморальны по сравнению с объективизмом как целостной системой. «Источник» и «Атлант» так привлекательны потому, что в них самоуважение соединяется с потаканием своим слабостям, а разумный личный интерес — с эгоизмом. А этические представления, благодаря которым жизнь становится сносной, отбрасываются вовсе. Эти книги показывают, что быть безоговорочно эгоистичным и алчным так естественно, так легко, так нравственно. Наши самые важные религиозные учения — прочь. Служение народу — прочь. Помощь бедным и старым, будь они «стоящими» или нет — прочь. Самоотверженность — прочь. Альтруизм — прочь. По всем разумным этическим стандартам (иными словами, по любым стандартам, кроме тех, которые выдвигает сама Рэнд), эти книги, в целом поразительно безнравственные, предлагают идеологию, которая взывает к американским ценностям, но при этом американской не является. Зато теперь ее изучают в наших школах, насильно пичкают ею детей, чтобы облагодетельствовать их — или развратить — взглядами Рэнд.