не скрылись они от Марии, и у ней также две слезы блеснули на ресницах.

Ян видел эти слезы сочувствия, и что-то встревожило его сердце, снова непонятное чувство влекло его к Марии. Но это продолжалось недолго: на него смотрела Юлия.

Завязался общий разговор.

— Вы мне позволите еще приехать? — спросил Ян у Юлии, пользуясь шумом.

— Я же сама вас приглашала. Притворство не в моем характере — я искренна.

— А председатель?

— Мы можем не обращать внимания на его странности.

— Значит, приезжать?

— Когда вы оставляете наши края? — громко спросила Юлия.

— Не знаю еще сам… Неужели и вы меня удаляете? — спросил он тише.

— Я хотела уговорить вас остаться у отца, которого вы так любите.

— Есть у меня еще и другие обязанности.

— Жаль, — вмешалась подкоморная, — мы рассчитывали на вас, как на танцора!

— Я мало танцую.

— В самом деле?

— А кто не танцует, какая же в нем польза в обществе молодежи?

— Известно, — отвечала Юлия, — держит шаль, стережет кресла, флаконы.

— На последнее охотно соглашаюсь.

— А обладаете ли вы необходимыми для этого качествами: терпением, твердостью и мужеством?

— Это добродетели, которым я старался прилежно выучиться.

— Терпение? — сказала Юлия.

— Пусть испытают меня.

— Твердость?

— То же долгое терпение.

— Мужество?

— Есть многое, чего я боюсь.

— Например?

— О, многовато! Долго бы считать было.

— Первое?

— Людской ненависти.

— А терпенье?

— Пособит ли?

— Терпенье и мужество ходят рука об руку с кротостью, которая означает силу.

— Прекрасно вы говорите. Хороший учитель часто может внушить добродетели, которых человек не имеет.

Эта часть разговора была уже тише, потому что подкоморная начала что-то о бале, а Ян с Юлией продолжали беседовать, не будучи подслушанными.

— Хотите быть моим наставником? — спросил Ян тихо.

— C'est selon; прежде я должна знать качества моего ученика.

— Неограниченное повиновение, безусловная вера в учителя и что-то еще больше.

— Что же больше?

— Боюсь сказать.

— О, значит, вы немужественны.

— Я же признался, что боюсь некоторых обстоятельств.

— Но разве что-нибудь страшное?

— Вы догадаетесь.

— Я очень недогадлива.

Разговор этот прервала подкоморная, спросив Юлию, обратила ли она внимание на платье стряпчихи, подобранное под цвет мужниного мундира.

— А между тем стряпчиха, — прибавила она, — кружит головы всем чиновникам особых поручений.

Ян, чувствуя себя не в состоянии оставаться долее, взял фуражку и попрощался, прося Юлию извинить его перед Старостиной. Последний взор Юлии уничтожил молодого человека.

Мария не смела даже поднять глаз на него.

Вскоре раздался топот лошади. Председатель, ходивший недалеко, показался из-за деревьев и поспешил на балкон. Здесь он сел возле Юлии, налил себе чаю и, обводя вокруг гневными взорами, молча ел и пил с жадностью.

Окончив это занятие, он посмотрел на часы и сделал гримасу.

— А Старостина? — спросил он.

— Отдыхает, немного нездорова.

— Мне надо с ней видеться.

— Сомневаюсь, чтобы теперь было можно.

— Подожду.

Разговор прекратился, и даже болтливая подкоморная не смела продолжать его в присутствии ледовитого председателя. Только девушки шептались между собою. Раздался колокольчик у Старостины. Юлия побежала к ней и скоро возвратилась.

— Бабушка вас ожидает, — сказала она председателю.

Старик встал, окинул взором девушку и вышел. Старостина, по обычаю, сидела в своем кресле, и, оправясь от замешательства, причиной которого было невежливое обращение председателя с Дарским, ожидала возвещенного гостя. Председатель вошел и сел напротив.

— Я весь взволнован, — начал он, немного погодя. — Никак не ожидал встретить здесь этого дуралея.

— К чему такая горячность?

— Разве вы не знаете, как я их ненавижу?

— Пора бы позабыть.

— Никогда не забуду.

— Нехорошо, не по-христиански.

— Как есть, так и есть и так быть должно. А я прошу вас, чтобы он не бывал здесь больше.

— Почему же?

— Потому что я этого не желаю.

— Не вижу причины, мой милый!

— Вы не хотите понять меня, но я говорю, что думаю, не золотя пилюли. Сомневаюсь, чтобы этот франтил осмеливался иметь виды на Юлию!

— И я сомневаюсь.

— Однако, в недобрый час легко можно вскружить голову молодой девушке. Марии тоже не отдам за него. Наконец, я терпеть не могу Дарских и не хочу здесь с ними встречаться.

— Хотя еще здесь нет ничего подобного и в помышлении, однако, вы уже говорите таким тоном, как бы Юлия и Мария не от себя и меня зависели, но только от вас. Впрочем, если бы что и было, я, кажется, больше вас имею права над внучкой.

— Полное и неотъемлемое право, — сказал, кланяясь, председатель. — А я, — прибавил он, — имею также право отдать свое имение кому будет мне угодно.

— Этого вам запретить никто не может, — ответила старушка, немного смутясь.

— И если только здесь будут поступать помимо моей воли, Юлии не достанется от меня ни гроша.

— Однако, здесь еще не предпринимают ничего подобного.

— Да, но пока нет ничего, надо предостеречь вовремя. Очевидно, Старостина была взволнована тоном и предметом разговора.

— Итак, написать или сказать Дарскому, чтобы он прекратил свои посещения.

— Вчера я сама писала к нему, приглашая к себе, теперь не могу удалить его — он не подал повода.

— Подал повод, наговорил мне дерзостей.

— Вам?

— Мне, вашему родственнику и опекуну, у вас в доме.

— Быть не может!

— Совершенная правда.

— Что же он мог сказать вам?

— Я приказывал ему уехать… Старостина, ломая руки, поднялась с кресла.

— Прилично ли это?

— Прилично ли, неприлично, а я поступил так, и дело с концом! Он мне гордо отвечал на это, что я не имею права, что…

— И имел основание.

— Он?

— Опомнитесь! Вы унижаете сами себя.

— Следовательно, вы не откажете ему?

— Это невозможно.

— Итак, моя нога не будет здесь, пока он шатается в этой стороне. А, если, Боже сохрани, Юлия… но… говорить больше нечего. Я, кажется, еще господин своего имения.

Сказав это, он встал и вышел.

Для разъяснения угроз, которые так грубо председатель бросал в глаза старушке, мы обязаны прибавить, что от него зависели почти все состояние и будущность Юлии. Огромное, неслыханной скупостью составленное имение было записано Юлии; на владении старосты лежали большие суммы, занятые покойником у председателя. Следовательно, он угрожал старушке и Юлии почти нищетой.

Неудивительно, что Старостина расплакалась по уходе родственника.

Юлия, отправив гостей в сад в обществе Марии, как бы предчувствуя потребность утешить старушку, вошла к ней в комнату и застала ее в слезах.

— Что с вами, бабушка?

— Ничего… так… думала, молилась и слезы как-то полились неожиданно.

Говоря это, она ласкала внучку, прижимая ее к сердцу.

— О, нет! Есть что-то… Здесь был председатель… Расскажите мне.

— Ничего, дитя мое.

— Как ничего? Это не те слезы, что вызывает прошедшее… Я знаю. Бабушка, не