Здесь же уже лежали дары — туши животных, лепешки, меха и шкуры. Стояли старейшины, воины, горожане, Трин в белом плаще и… Рагнвальд. И мне показалось, что за эту ночь он стал на десять лет старше. Он скользнул быстрым взглядом по мне и Кимлету, стоящему рядом.

Шагнул ко мне, но его остановил конухм.

— Рагнвальд, рассвет наступил! Нельзя прикасаться к деве!

— Я не могу последний раз обнять свою лирин? — прорычал риар.

Старик конухм переглянулся с другими ильхами и неуверенно кивнул. Но Рагнвальд уже не смотрел. Он сгреб меня, прижал к себе. Ледяные губы коснулись виска. Мне казалось, что меня обнимает сама зима. Он стоял неподвижно и кажется, даже не дышал. Лишь под моей щекой очень быстро стучало его сердце.

— В корнях кедра — укрытие, — почти неслышно шепнул риар.

И рука, коснувшаяся моего бока под белой шкурой, тоже была холодной. Меня что-то кольнуло под плащом, и Рагнвальд отодвинулся. Посмотрел в глаза — протяжно, тоскливо. Отвернулся и отошел.

Зато бросилась Тофу.

— Как же так? — женщина прижала меня к своей мощной груди. — Как же ты так, милая?

— Тофу, прекрати! — окликнул конухм.

— Не надо, — шепнула я, все еще ища взглядом Рагнвальда. Но он на меня больше не смотрел. Словно уже попрощался…

— Молись перворожденным, Энни!

— Я постараюсь, Тофу. — В молитвы я мало верила.

— Солнце встает, — напомнил конухм. — У кого веревки? Верн, вяжи ты, у меня узлы уже не те…

Трин зашипела, когда великан со сбритыми на висках волосами связал ладони девушки за спиной. Потом он обвязал ее лодыжки и закрепил веревку на кольце в скале. То же самое проделали и со мной.

А после мужчины ушли.

Я пошевелилась, пытаясь принять удобную позу. Руки затекли моментально. Оказывается, стоять связанной — это довольно сложно!

В боку снова что-то кольнуло. Словно там была… льдинка. Или нож!

Я покосилась на Трин. Ее лицо было бледным, но черные глаза как обычно сверкали. Не глядя на меня, она бросила:

— Иногда дикая стая разрывает дев прямо на месте. Хёгги отрывают руки и ноги, так что дева истекает кровью, но остается живой. Иногда жители находят останки избранниц Билтвейда… Жуткие останки! А иногда хёгги уносят дев на вершину. Моли перворожденных, чтобы сразу умереть. Говорят полет в лапе хёгга — ужасное испытание. Он ломает деве ребра, и они протыкают внутренности!

— Хватит рассказывать эти ужасы! — разозлилась я. — А в лапах хёгга я уже летала. Бенгт украл меня с собственного наречения! В Варисфольде! Полет вполне сносен… — пожала я плечами. — Хотя от лап хёгга жутко воняет. Я предпочла бы усесться сверху.

Лицо Трин вытянулось, и она посмотрела на меня.

— Ты ненормальная?

— Я затуманная.

— Вон оно что! Так ты притащилась из-за Тумана? А сдохнешь, разорванная хёггом! Достойная судьба! — она попыталась рассмеяться, но получился лишь хрип.

Я пожала плечами.

— Я не жалею.

— Может, потому что у тебя нет разума?

— Может, потому что есть благодарность. А почему ты такая злая, Трин? Ты ведь получила, что хотела. Ночь с Рагнвальдом и мою смерть.

— Только я не собиралась умирать вместе с тобой!

— У нас говорят: бойся своих желаний, — усмехнулась я, осторожно ощупывая свой бок. Пришлось до боли вывернуть руки. Лезвие кольнуло пальцы. Нож! — Видишь, твои желания почти исполнились. Только не вижу на твоём лице радости. Мы обе стоим на этой скале и ждем гибели. А ты продолжаешь меня ненавидеть. И у кого здесь нет разума?

Я говорила, не сводя глаз с горизонта. Показалось, или оранжевую полосу рассвета пересекли черные силуэты? Умирать не хотелось. И в голове все вертелся миг, когда я смогла увидеть мир глазами хромого хёгга, когда смогла стать им. Это мой единственный шанс! Я должна сделать это снова, должна! Понять, почему стая нападает и почему в хромом звере столько убийственной ярости.

Вёльда отчетливо скрипнула зубами, отвлекая от мыслей.

— Я ждала Рагнвальда годами! Я любила его с первой встречи! Он тогда был мальчишкой! И что же я получила? Ночь, которую пришлось выпрашивать, а наутро — смерть?

— Мне жаль, Трин. Но я не виновата в твоих бедах. Просто это… судьба. Я тоже получила не то, о чем мечтала.

Вёльда зыркнула хмуро и опустила голову.

— Я не испытываю к тебе ненависти, чужачка. Я тебе завидую.

Если бы я могла — расхохоталась бы! Красавица вёльда завидует мне! Мне — неуклюжей Энни! А ведь у Трин было все, что я когда-то так хотела иметь для себя! Сильная, бесстрашная, умелая, красивая! Свободная! Увидев ее впервые, я подумала, что хотела бы быть похожей на нее. А она… мне завидовала.

Я снова поежилась, пытаясь вывернуть руки.

Трин встрепенулась.

— Все это уже неважно, чужачка. Хёгги летят! — Она вдруг принялась извиваться, пытаясь разорвать путы. — Я не хочу умирать, словно беспомощная рыба в неводе! Я воин! Я не хочу такой смерти!

— Трин!

Вёльда не услышала, продолжая шипеть и до хруста выворачивать руки. Силуэты драконов были уже различимы.

— Трин! У меня есть нож! Ты слышишь?

Девушка, тяжело дыша, уставилась на меня.

— Это запрещено законом, — прищурилась она. — Альд. Это он дал тебе нож. Тебе! Его беспокоит лишь твоя судьба! Ради тебя он снова нарушил закон Билтвейда!

Снова? О чем она? Но уточнять не было времени.

— Трин, хватит! — рявкнула я. — Рагнвальд не хочет ничьей смерти! И дал нож мне, потому что я не боюсь гнева перворожденных! А теперь прекрати так смотреть и попытайся дотянуться до моих рук!

Вёльда зарычала, но послушно потянулась, пытаясь достать клинок.

— Сдвинься ко мне!

— Я не могу! Я привязана к скале, если ты не заметила!

— Дура затуманная.

— Вёльда психованная.

Трин вдруг усмехнулась.

— Повернись. Вот так. Еще!

— Я не могу! У меня внутри кости, а не резина!

— Ты неповоротливая, как туша ослицы! И-и-и… как вообще можно ходить с такими грудями? — возмутилась девушка. — Они же как подушки!

— Нас сейчас сожрут, — напомнила я.

— Попытайся перерезать веревку на моих руках.

— Я не вижу твоих рук! Мы стоим спиной друг к другу!

— Режь! Сейчас же!

Я сжала зубы, кое-как обхватила рукоять ножа, пристроила туда, где вроде бы находились запястья Трин. И принялась пилить. Девушка зашипела, похоже, я все же ее ранила. Но стоило мне замедлиться, как она снова приказала резать. На небо я не смотрела, но нутром ощущала приближение смерти.