– Не черти, – машинально буркнула Уля. Сгорбленная над раковиной спина чуть расслабилась. – Рэм, я не пытаюсь тебя обмануть, зачем?

– А с ножом на меня зачем?

– Прости… Но ты сбежал! Я не знала, что думать… а потом эта вещица. Таблетки…

– Ты их пила?

– Один раз. Больше не стану. И тебе не советую. Знаешь, что они сделали с отцом?

– Могу представить… – Рэм хмыкнул и повернулся. – Так что с ним стало в итоге? Чем закончились эти записи?

– Я не смогла дочитать…

– Почему? – Рэм поставил чашку обратно на стол и посмотрел на Улю. – Разве тебе не интересно, что тебя ждет дальше?

– Нет. Такого «дальше» я не хочу. Поэтому я… искала нож.

– Бессмысленно. Назад дороги все равно не будет. Тебе просто не дадут свернуть. Ты или выиграешь, или проиграешь. К тому же есть еще желание… о нем ты забыла?

Уля дернула плечом.

– Отец даже не подумал что-то попросить. На третьем подарочке у него уже так снесло крышу, что он убил соседа. Своими руками. Не сомневаясь даже. – Она спрятала лицо в ладонях и глухо продолжила: – Это все таблетки, Рэм, они лишают разума, воли… Человечности. Я так не могу.

Его злой голос легко проник через сцепленные пальцы.

– Ну и зря.

– Ты же не смог. Да? Ты же проиграл ему? – Ульяна вскочила с табуретки и встала вплотную к Рэму. От него пахло сигаретами, заношенной курткой, сыростью и полынью, но еле слышно, издалека.

От служек так не пахнет. Они чуть отдают травяной горечью, им всегда достаются одни крохи, писал Артем. И Уля ему верила.

Рэм молчал, отводя глаза.

– Я знаю, что проиграл. Иначе бы ты со мной здесь не был. Караулил бы чью-нибудь смерть, а может, и сам убивал. Я так не хочу.

– Господи, Уля! – взорвался он наконец. Схватил ее за плечи, тряхнул: – Ты не представляешь, о чем говоришь! Ты уже согласилась, ты уже играешь. Нельзя спрыгнуть с несущегося поезда. Ты думаешь, легче просто взять и проиграть? Ты не знаешь, что там дальше! А я, даже если захочу… не смогу тебе рассказать. Нет таких слов.

– Я знаю… – прошептала она, с трудом разлепляя губы. – Отец писал о служках… о том, что они перестают быть людьми, становятся вещами… и что с ними… можно поступать, как вздумается.

Рэм дернулся, как от удара, но глаз не отвел.

– Именно так. Мы становимся вещами. Ты этого хочешь?

– Нет.

– Тогда соберись. – Он разжал пальцы. – Иди спать, а завтра начинай искать вторую вещицу. Может быть, тебе повезет. – И шагнул мимо Ули к двери, на ходу доставая знакомую до дрожи белую таблетку.

Первым желанием было выхватить ее из чужих рук и засунуть себе в рот, чтобы почувствовать, как разливается на языке горечь, как заполняет она нутро, становясь самой сутью. Ульяна закусила губу, болью прогоняя наваждение.

– Не пей их, пожалуйста. Они… они тебя убьют.

– Поскорей бы, – бросил Рэм через плечо.

Уля догнала его в коридоре. Схватила за холодную ладонь, потянула к себе, не зная еще, как остановить, как заставить выслушать.

– Постой, мы сможем еще что-нибудь придумать, должен же быть выход… – бессвязно шептала она, горячо дыша в колючую щеку.

– Ты не первая, кто думает, что ей по силам обыграть Гуса. Вещица далась легко, таблетки приносят ощущение безграничной свободы… и вот ты уже представляешь, как обставишь старика в два хода. Но нет. Он все равно одержит победу, так или иначе. И твой отец тому подтверждение. – Рэм дернулся, высвобождаясь из ее рук.

Скрипнула входная дверь, и Рэм шагнул за порог, снова оставив Ульяну одну в коридоре с запахом ленивых голубцов.

– Но ведь он писал что-то! – крикнула Ульяна, выскочив на лестничную площадку. – Там есть еще одна стена. Думаешь, на ней будни полынника? Может быть. А если нет? Если он нашел выход?

– И поэтому пропал без вести? – спросил Рэм, спускаясь по лестнице.

– Может быть, он вырвался? Может быть, уехал? Сбежал? – Уля лихорадочно искала слова, а на ум приходил один только проспект, на который Рэм вытолкнул ее, чтобы научить видеть тьму под веками. – Я не знаю, может, есть место, куда нет дороги Гусу.

– И где оно, по-твоему? Северный полюс? Гималаи? Какой-нибудь буддийский храм? – Рэм остановился в самом низу пролета. Он снова был похож на замерзшего воробья.

Уля зажмурилась. Внутри нее зрела необъяснимая уверенность: она знает верный ответ. Тот, что заставит Рэма поехать с ней к Артему, чтобы попробовать разобраться во всем вместе. Образ несущихся мимо машин становился все явственней, и Ульяна позволила податливой тьме расступиться, наполниться звуками и запахами оживленного шоссе. И снова перед глазами встала ярко-синяя уютная ванна, из которой тянулся к полотенцу будущий мертвец. Затуманенное паром зеркало смотрело на Улю слепо, горько, как цветущее, седое поле, что скрывалось в его глубине.

– Ну? И куда твой отец мог сбежать от полыни? – Насмешливый голос Рэма, пробившись через тьму и туман, заставил Улю вернуться в реальность.

Но теперь она знала ответ.

– Туда, где она цветет.

Рэм пошатнулся и жалобно простонал:

– Нет, ты сегодня меня точно с ума сведешь… Что тебе вообще нужно?

– Поехали со мной в квартиру отца. Ты сам должен все это увидеть, – сказала она. Ступеньки пружинили под ногами, спускаться по ним к Рэму было легко, еще легче посмотреть ему в глаза, теперь в них плескался теплый коньяк, а не тьма, ожидающая под веками. – Только возьмем с собой Ипкинса.

* * *

– Черт… – прошептал Рэм, стоило ему войти в комнату Артема. – Черт. – Он подошел к стене, на которой еще висели листочки, протянул руку и дотронулся до ближайшего. – Черт!

– Не черти, – хмыкнула Уля, осторожно ставя террариум с Ипкинсом на подоконник.

Они успели заехать в магазин, чтобы купить пару яблок для черепахи и растворимую лапшу для себя. В холодной машине Ипкинс совсем замерз и, кажется, решил уйти в спячку, но батарея и хрустящий кусочек яблока его оживили.

– Это все написал твой отец? – Рэм шагнул к столу, посмотрел на три стопки бумаги и повернулся к Уле – та кивнула. – Он был сумасшедшим, да?

– Абсолютно. Причем свихнулся еще до встречи с Гусом. Писал, как выслеживает каждого, в ком видит смерть. Не мог понять, что именно за трава так пахнет. Словом, крыша у него поехала конкретно.

– А твоя мама? – осторожно спросил Рэм.

– Вовремя сбежала вместе со мной. Он как раз собирался убить себя и нас в придачу. Жизнь показалась ему бессмысленной.

– Его можно понять. Ну а мама… она?

– Жива и здорова. – Уля пожала плечами.

– Но вы не общаетесь?