Рыжая иностранка средних лет тараторит и тараторит, совсем не обращая внимание на то, что адресат ее речей неподвижен — даже грудь под мундиром нью-йоркского копа не совершает малозаметных движений, естественных для дышащего человека.

На сидящую у ног полицейского громадную собаку дамочка не обращает внимания.

Не обращает до тех пор, пока пес не распахивает широко пасть и не произносит, старательно артикулируя звуки:

— Три квартала прямо, потом направо!

Мохнатая лапа поднимается, указывая направление.

— М-м-м-м-м-м... — ошарашено мычит иностранка и пятится мелкими шажками. Чувствуется, что ее представления об окружающем мире и о собственной способности его адекватно воспринимать претерпели некие изменения. Потом приходит спасительная мысль: чревовещатель! Конечно же, чревовещатель-любитель! Она справляется наконец со взбунтовавшимися связками:

— М-м-мерси! — и быстро исчезает в толпе.

А зверь слышит — не ушами — эхо далекого взрыва. Тупик, куда вошел Сокрушающий, перестал быть.

В это же время — на другом краю Мира — мальчик по имени Тамерлан встрепенулся и замер, словно услышав скрытый от других призыв. И понял — ОНА пробуждается.

Натянутые как струны нити медленно начинают ослабевать. Но многие все равно лопаются...

10 августа, 12:26, шоссе Солнечноборск — Поляны

С электричкой на обратном пути Света решила не связываться, сразу поехала на машине.

Ей казалось — после странного случая в переулке — нельзя медлить ни минуты, ни секунды. Если странное достало и здесь — надо возвращаться как можно скорее. События до сих пор шли по нарастающей. Кто может сказать, что произошло в лагере за минувшую половину дня?

На этот раз водителем оказался пожилой, на редкость молчаливый мужчина. Первую с начала пути фразу он произнес, когда до поворота с шоссе к лагерю оставалось меньше километра:

— Вот это да! Куда ж они такой колонной?

Света оглянулась. Их обгоняли пять бешено мчащихся машин скорой помощи с включенными мигалками. Вот и всё, поняла она. Не успела... Света сжалась в комок на сидении, стараясь не думать, с кем и что произошло в лагере. И не удивилась, увидев, куда сворачивает обогнавшая их кавалькада.

Таксиста она отпустила на вершине песчаного холма. Мост, судя по всему, догорал, и Свете не хотелось вниз, где в скоплении уткнувшихся в берег машин сновали люди в белых халатах, в серой форме и в зеленом камуфляже...

Она побежала по склону, напрямик, неприметной тропкой, сворачивая гораздо левее этого скопления.

Отяжелевшая сумочка больно била по левому боку, раскаленный песок набивался под ремешки босоножек и натирал ноги. Надо было надеть брюки с кроссовками, надо было надеть...

Света твердила про себя эти бесполезные теперь слова единственно для того, чтобы отогнать рвущуюся откуда-то мысль о том, что спешить ей некуда, незачем и не к кому.

В стене сплошных деревьев мелькнул разрыв — Света увидела тот берег, увидела громадную старую сосну, росшую у волейбольной площадки и поняла, что надо пройти еще на сотню метров дальше, до узенького, из двух бревен, пешеходного мостика.

Но остановилась, вглядываясь в высоко вознесшееся над лагерем скопление сучьев, ветвей и хвои.

Ей почудилась какая-то неправильность в памятном с детских лет дереве. Что-то лишнее блеснуло червонным золотом в серо-зеленой кроне. Света прищурилась, прикрываясь рукой от солнца, — и разглядела маленькую фигурку в белом, раскинувшую руки между могучими горизонтальными ветвями. Различить еще что-либо на этом расстоянии было невозможно, но такие огненно-рыжие волосы имел только один человек в лагере...

Астраханцева. В той же крестообразной позе, какая при-видилась в недавнем кошмаре... РАСПЯТАЯ.

— Не-е-е-ет!!! — Казалось, связки Светы сейчас лопнут от бешеного крика.

10 августа, 12:26, лес, старый карьер

Мальчик по имени Тамерлан встрепенулся и замер, услышав скрытый от других призыв.

— Это она. Это точно ОНА, — не то подумал, не то сказал он.

Белобрысый толстяк (под слоем жирка у того имелись накачанные мышцы), трясший его за плечи, не услышал ничего. Лишь обрадовался нежданному пробуждению пленника. Ухватил мальчишку покрепче и собрался присупить к новой стадии развлечения... Тамерлан небрежным жестом смахнул вцепившиеся пальцы, вскочил на ноги, развернулся и легко побежал вверх по склону карьера — не проваливаясь и не осыпая песок.

Толстяк, выпучив глаза, смотрел на свои руки.

Остальная троица — тоже.

Правая конечность вывернулась под неестественным углом, а на левой, казалось, образовался лишний сустав, из которого вылезли наружу два белых и острых осколка кости. Кровь еще не потекла, и боль тоже пока не появилась.

Белобрысый несколько раз моргнул, не в силах поверить увиденному. Потом широко открыл рот и закричал...

10 августа, 12:26, лесная дорога

Лешку Закревского отпустило, когда одна из пуль торнадовцев нашла к нему дорожку сквозь ветви и листья.

Он как раз вставлял очередной магазин — в левое плечо ударило, откинуло назад, впечатало спиной в нагревшийся на солнце валун. Несколько секунд Леша просидел не шевелясь, пытаясь понять и сообразить, что же с ним происходит... Рукав намокал кровью, но не в ране дело, чиркнуло по касательной, вспоров мякоть, ерунда, проблема в другом: ЧТО ПРОИСХОДИТ?

Он уже понял всё — но никак не хотел признаться себе, что не было никакого Вуковара и никаких усташей, а стрелял он, скорее всего, в своих, в тех, кто ловил в лесу сбежавших бандитов...

Левая рука онемела, потеряла чувствительность, магазин никак не хотел встать на место, затем встал будто сам собой...

А потом Леша понял, что все не всерьез, что сейчас упавшие поднимутся, живые и невредимые...

Это была игра, негромко сказал он вслух. Игра. И мы победили...

Стрельба прекратилась, торнадовцы притихли — и неподвижные фигуры, застывшие на песке в нелепых и уродливых позах, и живые, залегшие в густом подлеске и напряженно ловившие в прицелы малейшее движение, готовые разразиться новым свинцовым ливнем.

«Всё, сыграли в „Зарницу“ — знамя наше», — подумал Закревский, улыбнувшись мягкой улыбкой, которую в последние дни никто не видел на его лице.

Звенящая тишина постепенно наполнялась звуками: робко, неуверенно пискнула наверху какая-то пичуга, словно спрашивая: ну что, вы закончили треск и грохот? могу я наконец заняться своими делами? Справа и сзади послышался легкий, на пределе слышимости, шорох — один из торнадовцев решил отличиться и подкрадывался, старательно изображая Чингачгука...