По его молчанию Мейгри поняла: он тоже задумался, почувствовав разочарование, которое, как ржавчина, разъедало некогда крепкие, казавшиеся стальными идеалы.

«Да, миледи, я верил в Роубса. Вы не знали, каким он был тогда. Вы считали его ниже себя…»

«Неправда. Я просто не любила его, не доверяла».

«Правда, миледи. Вы не могли простить ему, что будучи одним из нас, он не признавал своих. Я верил в его цели, в его принципы или в то, что он выдавал за цели и принципы. Я верил в народ. Брр! Известно ли вам, леди, что на последних выборах только двадцать процентов граждан удосужились проголосовать? И выбрали тех кандидатов, кто больше всего потратил денег, добиваясь их поддержки и голосов. Для народа не имеет значения, что Роубс отъявленный жулик. Не имеет значения, что некогда великая империя разворовывается, разваливается и гибнет.

Эдмунд Берк, как говорят, предсказывал, что Французская революция приведет к военной диктатуре… Но появился Наполеон, пришедший на пепелище, чтобы раздуть угасающую искру величия. Я уже почти достиг своей цели, миледи, стоит только протянуть руку».

Мейгри положила книгу на стол.

«Но при чем тут мальчик, милорд? Что за навязчивая идея?»

«Неужели непонятно, миледи? Чтобы удержать сентиментальных глупцов вроде вас от попытки посадить на трон другого Старфайера, другого бессильного короля, который не в состоянии решить, где ему делать пробор на волосах — прямо или сбоку».

«Вы ослепите Дайена блеском власти. Он станет любить, уважать и почитать вас, а затем вы предадите его, как предали…»

Она поняла, что ее безудержный, неосторожный порыв завел туда, куда она и не думала стремиться. Мейгри судорожно вздохнула, вытерла струящиеся по лицу слезы и поискала глазами носовой платок.

Никогда его нет под рукой, это уже стало закономерностью. Поднялась, прошла в ванную, взяла там полотенце и намочила холодной водой.

«Вы слишком легко говорите о предательстве, миледи. Пожалуй, это единственная нерешенная нами проблема. Кто кого предал?»

«Разве я предала вас, милорд? Предала короля? Разве не знала я, что вы планируете? Но молчала, пока не стало слишком поздно. — Мейгри вздохнула и приложила мокрое полотенце к глазам. — Я отказываюсь помогать вам, Саган».

«Мне нужно три дня, чтобы подготовиться самому. За это время вы могли бы подготовить мальчика к церемонии. Если вы забыли…»

— Невозможно забыть, — сказала она вслух.

«…то найдете все необходимое в компьютере, в моих личных файлах. Я дам вам доступ».

«Я не хочу…»

«Хотите, миледи. Потому что вам тоже интересно».

Связь прервалась.

Мейгри вернулась в кресло, снова взяла книгу, открыла. Компьютер на столе издал звук, означавший, что его загружают информацией. Она глянула искоса и увидела на экране надпись: «Файл»: Обряд. Наберите пароль и нажмите клавишу «ввод».

Оставив без внимания компьютер, Мейгри погрузилась в чтение.

«…можете быть уверены, что уже вышли в путь те женщины и мужчины, которые должны столкнуться с вами, и они столкнутся. Да, без сомнения, столкнутся».

Да, они могут. Мейгри не в силах помешать. А мальчику необходимо подготовиться, ему надо знать, что делать. Если он сможет. Кроме того, надо признаться, что ей действительно интересно. Саган знает ее, очень хорошо знает.

Мейгри начала загибать уголки страниц, представив мрачное, неприятное лицо библиотекаря и то, как он посмотрит на нее и начнет сердито разгибать их обратно. В библиотеке мало кто брал книги на древнем английском языке. Пожалуй, она да Саган, но вряд ли он читал «Крошку Доррит»: уж слишком толстая книга.

Интересно, суждено ли мне дочитать ее до конца?

Три дня. Слова всплыли из подсознания как бы в ответ на вопрос. Почему три дня? Мейгри задумалась. Три дня. Сагану нужны три дня не для того, чтобы подготовиться. Некоторые церемонии действительно требуют от священника многочасового поста и продолжительных молитв, особенно когда человек снимает доспехи и облачается в культовую одежду. Но обряд посвящения этого не требует. Он ждет чего-то другого, будто за эти три дня должно произойти нечто. И скрывает это от нее в самых потаенных уголках сознания.

Подойдя к компьютеру, Мейгри посмотрела на экран, вздохнула, привычно нажала на клавишу «ключ», а затем — «ввод». Ничего не изменилось. Нужен был пароль, а Саган его не назвал. Конечно, это должно быть что-то известное ей, известное только им двоим, потому что всем, не входящим в королевскую семью, запрещалось знать таинство обряда.

Вспомнить нужные слова не представлялось слишком трудным, но набрать их на клавиатуре, дать им жизнь — требовало гораздо больших усилий. Она могла бы сказать их вслух, но это означало дать им душу. Пальцы ее не гнулись и дрожали.

«Двое должны пройти путями тьмы, прежде чем они достигнут света».

Она нажала клавишу «ввод», желая, чтобы слова поскорее исчезли, но снова ничего не произошло.

Мейгри прикусила губу и перечитала набранное предложение. Они точно должны быть паролем, который он выбрал.

А, вот в чем дело. Глупая ошибка. Она добавила пропущенную букву «ь» в слове «тьмы». И еще раз нажала «ввод».

Экран засветился, возник текст. Но она могла только догадываться, что это текст, потому что несколько минут не видела ничего, кроме расплывчатого пятна.

— Обряд посвящения, миледи? — спросил Дайен с сомнением. — Не кажется ли вам, что это… глупо?

Мейгри отрицательно покачала головой.

— Лорд Саган говорит не о братской пирушке. Это серьезно. Очень серьезно.

Дайена встревожил ее тон, но Мейгри и не пыталась ничего смягчить. Она хотела, чтобы юноша испугался, испугался как можно сильнее.

Они сидели в пустой гостиной для дипломатов. Сквозь огромный иллюминатор она наблюдала за неизменным и вместе с тем постоянно меняющимся пространством вселенной. Она снова стала наведываться сюда, а сегодня пригласила с собой Дайена. В гостиной было холодно, мебель отсутствовала, если не считать нескольких кресел, похожих на круги, сложенных пополам таким образом, что одна половинка служила сиденьем, а другая спинкой. Сидеть в них оказалось не очень удобно, потому что подлокотники были высокими. Мейгри смотрела на звёзды, блестевшие в черном космосе, и обдумывала, что скажет дальше.

Дайен сидел напротив и неотрывно глядел на ее шрам. Подумалось вдруг, что когда кожу на лице латали, зацепили иглой душу и вшили в шрам. Лицо ее никогда не выдавало ни мыслей, ни чувств, но они зачастую легко читались по шраму. Он видел, как пульсирует в нем кровь, передавая биение сердца. Он понимал, что не должен так пристально смотреть на шрам, что это невежливо, но ничего не мог с собой поделать. Когда она неожиданно посмотрела на него, он покраснел и сделал вид, что рассматривает центуриона, стоявшего в дверях.