Когда они возвращались через лес рука об руку, смеркалось, от света дня оставался только бледно-лиловый отблеск на горизонте, а по обе стороны тропинки выстроились деревья в темных одеяниях.

40

Среда, 4 декабря 1957 года

Говард стоял в дверях магазина на Бедфорд-стрит и смотрел на клубы тумана. Весь день он провел в мастерской, обуживая кольца и чиня элегантные карманные часы под ярким искусственным светом, и не заметил, как он возник и сгустился. Густой, как заварной крем, в свете фонарей он приобрел тошнотворную желтую окраску.

Утром по дороге на работу была плохая видимость. Идя по Стрэнду, он раскашлялся, но кашель уняла сигарета, и он видел достаточно хорошо, чтобы купить на рынке несколько тепличных роз – по непомерной цене – для миссис Суинни. Теперь они стояли в щербатой кружке в раковине. Продавец велел ему добавить в воду немного сигаретного пепла, чтобы сохранить бутоны, но Говард не был уверен, что это не шутка, и решил не рисковать.

Он снял свой саржевый комбинезон и, как обычно, повесил его на крючок. Ящичек с деньгами из кассы был заперт в стенном сейфе. Инструменты аккуратно разложены по местам, шкафчики закрыты на замок. Он надел длинное двубортное пальто и фетровую шляпу и завязал нос и рот почти чистым носовым платком. (В отсутствие Гретхен белье утратило безукоризненную свежесть.)

В кармане лежала бархатная коробочка, а в ней серебряный браслет с лунным камнем, который Джин больше всего понравился, когда они с Маргарет неожиданно пришли в магазин. Уже тогда немножко в нее влюбленный, он сохранил это воспоминание – вдруг когда-нибудь в какой-то непредставимой версии будущего настанет момент, когда он сможет ей его подарить. Он был уверен, что она тоже не забыла. Она всю жизнь провела в тени, наблюдая, подмечая, изучая; мелкие детали, которых другие не замечали, не проходили мимо нее.

Он замешкался на пороге, перекладывая в руке ключи, и вслепую шагнул в молочную массу, с удивлением обнаружив, что она не оказывает сопротивления. А казалось, что ее можно резать на куски. Он опустил и закрыл на замок металлические жалюзи и повернул ключ в двери – ежевечерний ритуал, в котором звон и скрежет возвещали конец рабочего дня.

Продвигаться по Бедфорд-стрит приходилось медленно, остерегаясь столкновения с другими пешеходами. Он слышал, как приближаются шаги, но ничего не видел, пока какая-нибудь фигура внезапно не появлялась прямо перед ним, после чего оба просили прощения, обходили друг друга и шли дальше. Рассеянные частицы света и настойчивый звон велосипедного звонка предупредили его, что он оказался слишком близко к краю тротуара, и как только он сделал шаг назад, в его поле зрения появился, вихляя, велосипедист с фарой, мечущейся из стороны в сторону.

Он почти добрался до Стрэнда, когда вспомнил про цветы, все еще стоявшие в раковине. Тысяча чертей. Если он вернется, ему не успеть на 5.18, и он опоздает. Он не мог решить, что хуже – прийти невовремя или с пустыми руками. Непунктуальность – особенно в таких случаях – выглядит как легкомыслие, но розы были очень дорогие, а намерения – самые лучшие, и он не мог допустить, чтобы они пропали зря. Нет, он вернется. Джин поймет; если погода в Хейсе хотя бы примерно такая же, она сама с трудом доберется до дому и, возможно, будет рада лишнему времени на приготовления.

Он повернулся и с трудом побрел обратно, вытянув перед собой руки, будто отбиваясь от нападения, извиняясь направо и налево. Не было смысла спешить, раз у него нет шансов успеть на ранний поезд. Несмотря на маску из платка, рот наполнил металлический привкус тумана. Он был рад опять оказаться во временном убежище своего магазина и глотнуть относительно незагрязненного воздуха.

В магазине он обнаружил, что оставил кран открытым, а раковину заткнул пробкой, и лишний раз убедился, что решение вернуться было правильным. К утру пришлось бы разбираться с потопом. Он списал эту рассеянность на то, что был поглощен мыслями о встрече с Джин, а не на возраст. В душе он чувствовал себя все тем же молодым человеком, который в Баттерси прыгнул в Темзу и переплыл на другой берег, чтобы произвести впечатление на сестру однокашника. Только глядя на свое отражение в зеркале во время бритья, он видел свидетельства прожитых лет.

Он упаковал букет в газету, чтобы укрыть цветы от тумана, и возобновил свое путешествие, держась поближе к зданиям и продвигаясь на ощупь вдоль стен. Он прошел мимо паба на углу, где еще недавно коротал вечера за кружкой пива, лишь бы не возвращаться в пустой дом. Окна светились, полированное дерево и начищенная латунь гостеприимно блестели. Несколько одиноких любителей выпить то ли бросали вызов непогоде, то ли ее пересиживали, но Говард спешил мимо, не соблазнившись, думая только о том, как Джин будет его ждать и волноваться, когда наступит и пройдет условленное время.

На Стрэнде полицейские со свистками пытались обеспечить пешеходам безопасный переход на светофоре. Переходя улицу в шаркающей толпе, Говард скорее слышал, чем видел содрогающуюся массу автобусов и такси, изрыгающих облака выхлопных газов, и чувствовал их горячее дыхание у себя на ногах. На Чаринг-Кросс в зале ждала поезда огромная спрессованная толпа людей – усталые конторские служащие и нагруженные сумками жители предместий, делавшие покупки к Рождеству. Мимо него, шумно и самоуверенно, пробирались маленькой бандой, держась под руки, полдюжины визгливых школьниц в форме. Вихри призрачного тумана сквозь открытые арки проникали и сюда, отчего возникало странное ощущение, как будто ты и внутри, и снаружи.

Обнаружив, что поезд в 15.18 до Хейса все еще на путях, отправление задерживается, он воспрял духом, поздравил себя с тем, что принял правильное решение вернуться за цветами, и представил себе свою досаду, если бы он оставил их напрасно. Иногда все удачно складывается.

Повинуясь необъяснимому порыву, заставляющему людей ускорять шаг, когда они приближаются к поезду, Говард поспешил на платформу. Суматоха, свистки и хлопанье дверей говорили о том, что поезд вот-вот отправится, и он впрыгнул в один из хвостовых вагонов и нашел место между сидений.

Он положил упаковку с цветами на верхнюю полку для багажа, размотал платок и поморщился при виде застрявших в его волокнах частиц копоти. Поезд накренился и дернулся. Попутчики Говарда понимающе переглянулись и улыбнулись друг другу.

Наконец-то. Он похлопал себя по карману, чувствуя твердые очертания бархатной коробочки, и представил себе, какое выражение лица будет у Джин, когда она ее откроет, – узнавания и удовольствия. В конце концов, не так уж он и опоздает.

Примечания

1

Перевод Н. Трауберг.