У нее ведь крыша может поехать, если я ей объясню, как они расследуют служебные преступления, а потом придется добавить, что запах серы – это предвестие того, что с ней случится, если ее когда-нибудь признают виновной в измене. (Он обычно развеивается через несколько минут после связывающего ритуала, но пока еще силен.)

– Так чего мы ждем? – спрашиваю я. – Поехали!

Вначале было Управление исследований и оценок Министерства обороны, УИО. Там тусили очкарики на службе Ее Величества, придумывали клевые игрушки вроде танков с пластиковой броней, здоровенных наладонников на микросхемах восьмидесятых в таких корпусах, что хоть под грузовик клади, и устройств для проверки частоты сердцебиения плода, чтобы следующее поколение солдатиков выросло здоровым и сильным. И вот в буйном предпринимательском климате девяностых к власти пришло новое правительство, которое вознамерилось установить истинный социализм путем приватизации почтовых служб и систем управления воздушным движением, так что у УИО особых шансов не было. Его переименовали в «КинетиК» те же безымянные гении маркетинга, что окрестили Королевскую почту «Консигнией», а «Вёрджин-трейнз» превратили в мясо для лузер-дот-кома. В общем, конструкторское бюро вывесили за окно, чистенькое и красивенькое, чтобы продать с молотка любому покупателю, который не говорит с явным иракским акцентом.

Однако…

Кроме обыкновенных игрушек, УИО разрабатывало кое-что и для Прачечной. Родословная Отдела Q восходит к военным КБ старого доброго УСО – отравленные ручки, все необходимое в каблуке, самовзрывающиеся крысы, в общем, джентльменский набор Джеймса Бонда. С пятидесятых Отдел Q обеспечивал Прачечную более эзотерическими штуками вроде призывных контуров, глаз василиска, оракулов Тьюринга, самонастраивающихся пентаклей и самонаполняющихся пивных кружек. С каждым годом отдел становился все более узконаправленным и причудливым, и оказалось, что его продавать нельзя – в отличие от большинства других подразделений «КинетиК», их работа засекречена так глубоко, что без батискафа даже не увидишь. Поэтому, когда «КинетиК» выставили на панель, Отдел Q оставили дома как уголок госслужбы в бурном море частного бизнеса.

Детектив-инспектор Салливан выходит из домика, как робот, и коротко приказывает своему водителю отвезти нас в Килн-Фарм, а потом уехать по какому-то надуманному поручению. Она неподвижно сидит на переднем сидении, а мы с Энди забираемся назад и едем в молчании – никому не до пустых разговоров.

Через пятнадцать минут езды по красным дорогам и безликим пустошам одинаковых краснокирпичных домов, украшенных спутниковыми тарелками и заборчиками из сосновых досок, мы оказываемся в старом городе, где строения отличаются друг от друга, а велодорожки размечены по краям улиц, а не проложены отдельно. Я с любопытством оглядываюсь, высматривая достопримечательности:

– А мы не рядом с Блетчли-парком?

– Это пару миль вон туда, – отвечает водитель, не снимая рук с руля. – Хотите заехать?

– Пока нет.

В Блетчли-парке во время войны располагался штаб операции «Ультра», из которой потом родился ЦПС – там работали люди, которые создали для взлома немецких шифров компьютеры класса «Колосс», впоследствии приспособленные Прачечной для более оккультных целей. Святое место для шпионов: я знаю не одного сотрудника АНБ, который хотел сюда заехать, чтобы увезти домой в каблуке немного святой земли.

– Во всяком случае, не раньше, чем заедем в британский офис ассоциации «Диллинджер».

Ассоциация «Диллинджер» – это внешнее название для местной секции Отдела Q. Офис оказывается неоклассическим кирпичным особняком с пошлыми полуколоннами и усохшим плющом, который явно заставили вскарабкаться на фасад при помощи безжалостного применения растительных гормонов. Мы выбираемся из машины во дворе между сухим фонтаном и стеклянными дверями, и я исподтишка смотрю на свой КПК, чтобы проверить оккультную обстановку. Все тихо. Я моргаю и прячу его в карман, а потом догоняю Энди и Джозефину, которые уже направляются к секретарше. Блондинка сидит за высокой деревянной стойкой и постоянно что-то печатает – и выглядит ненатурально, как манекен в витрине.

– Добро-пожаловать-в-ассоциацию-«Диллинджер»-чем-я-могу-вам-помочь? – выпаливает она, равнодушно и профессионально хлопая ресницами на Энди, но так и не убирает рук с клавиатуры; есть в ней что-то странное, но я пока не могу сказать, что именно.

Энди показывает удостоверение:

– Мы хотим поговорить с доктором Воссом.

Длинные пальцы с алыми ногтями замирают над клавиатурой.

– Правда? – безучастно говорит она и тянется рукой под стол.

– Стой!.. – начинаю я, а Джозефина уже делает резкий шаг вперед и накрывает носовым платком вебкамеру на мониторе секретарши.

Раздается тихий хлопок, и внезапно гудение ее компьютера стихает. Я быстро обхожу стойку, чтобы ее схватить, а Энди достает пистолет с до смешного прямоугольным стволом и расстреливает камеру над дверью в задней части вестибюля. Когда секретарша поворачивается, раздается жуткий звук, будто кусок мяса разрывается надвое, и я понимаю, что она вовсе не сидит на стуле – на уровне бедер она уходит в грузную поворотную конструкцию из потемневшего от времени дерева, прибитую к полу крупными медными заклепками точно посреди серебристого пентакля, провода от которого уходят к ее компьютеру. Секретарша открывает рот и шипит, а я замечаю, что язык у нее ярко-синий и раздвоенный. Я резко бросаюсь на пол плечом вперед и хватаю ближайший провод. Ко мне тянутся алые ногти, глаза сужаются в две щелки, а на скулах выступают мускулы, будто она набирает слюны, чтобы плюнуть. Я хватаю самый толстый кабель, дергаю, и она испускает высокий и до жути нечеловеческий вопль.

«Да что за хрень?» – думаю я, видя, как ногти растут, удлиняются, роняя чешуйки красного лака, и превращаются в острые когти. Потом снова дергаю за кабель – и отрываю его от пентакля. Из деревянной конструкции на ковер льется синеватая жидкость. Вопль обрывается.

– Ламия, – сухо говорит Энди.

Он подходит к пожарной двери, за которой открывается коридор, поднимает свой плоский пистолет и стреляет точно вверх. Вниз сыплется град фиолетовых капель.

– Что происходит? – ошалело спрашивает Джозефина, глядя на подергивания умирающей секретарши.

Я направляю на ламию свой КПК и снимаю показания. Холодно, но не ноль.

– Есть частичное покрытие, – кричу я Энди. – Где все остальные? Тут должны быть люди?

– Без понятия, – встревоженно отвечает он. – Если они ламию поставили на входе, значит, дерьмо уже попало в вентилятор. – Энглтон не ожидал открытого сопротивления.

Вдруг распахивается другая дверь, и из нее вылетает полненький человечек средних лет в дешевом сером костюме и с трехдневной дизайнерской щетиной:

– Кто вы такие? Что вы тут делаете? Это частная собственность, а не пейнтбольный зал! Возмутительно!.. Я вызову полицию!

Джозефина выходит из транса и делает шаг вперед.