Пишущие машинки тогда ещё не появились в дипломатическом обиходе, так что все донесения приходилось писать от руки. Младший дипломатический персонал переписывал тексты, составленные старшими дипломатами. Нужно было вырабатывать хороший почерк, потому что донесения читались самим императором, считавшим дипломатические отношения своей непременной обязанностью и своим «участком» работы. У Николая II, читавшего почти все дипломатические письма, была неплохая память. Как-то на приёме, вспоминает Соловьёв, император спросил его:

— У вас в миссии есть какой-то необыкновенный почерк с крючками?

Николай II на понравившихся отчётах делал и лестные, и критические замечания в адрес автора, причём царская хвала до того, как правило, не доходила, а вот «втыки» курирующие работу миссий чиновники Министерства иностранных дел непременно доводили до их сведения. Как-то 1-й секретарь Афинской миссии Смирнов забыл подписать всю почтовую экспедицию, на что граф Ламздорф не преминул среагировать замечанием: «На ваших донесениях государю императору благоугодно было начертать: "Не подписано"».

В Пирей на турецкой яхте «Иззеддин» приплыл по пути из гостей у султана домой князь Черногории Николай, с которым Соловьёв, исполняя обязанности временного поверенного в делах, познакомится официально впервые. Князь Николай был щедр и наградил русского дипломата своим орденом. Вряд ли черногорец предполагал тогда, что судьба снова сведёт его с этим человеком.

Зимой 1904/05 года в русскую миссию из МИД пришла эзоповская телеграмма с просьбой оказать неким секретным агентам содействие в выполнении их важного задания. Скоро в Афинах появились сами агенты: капитан 1-го ранга Брусилов, представлявший Морское министерство, возглавляемое бездарным и скандально известным интриганом великим князем Александром Александровичем, и некто Флинт, от Главного управления по делам торгового мореплавания и портов, возглавляемого великим князем Александром Михайловичем. В задачу этих лиц входила покупка на греческий флаг нескольких военных кораблей в Чили с последующим их включением в состав ВМС России (дело было накануне Цусимского сражения).

Как обнаружилось, эмиссары ни в коммерции, ни в мореплавании не разбирались вовсе. До Афин они провели безуспешные переговоры в Константинополе. Истратив там понапрасну массу денег на подкупы и подходы к нужным лицам, эти секретные агенты в сопровождении помощника военного агента в Османской империи прибыли теперь в столицу Греции.

Секретная миссия была похожа на фарс. Соловьёв пишет, что Брусилов выдавал себя за француза Бланкара, но по-французски не говорил ни слова. Именно поэтому, вероятно, ему в помощь был дан личный секретарь Александра Александровича француз Коттю, который для пущей конспирации прибыл в Грецию под фамилией Котюрье. Флинт, гражданин США, бывший гувернёром в какой-то русской семье, по всей видимости, считался у Александра Михайловича большим военно-морским специалистом и докой по части коммерции.

В центре этой опереточной «труппы» стал местный банкир Георгиадис. Греки любят будущее время, а потому много обещают и мало что делают в исполнение своих обещаний. Получив аванс в размере 400 тысяч драхм, Георгиадис пообещал для содействия проектам Брусилова и Флинта (каждому в отдельности) при необходимости привести в действие не только земные, но и потусторонние силы, в том числе свергнуть греческое правительство, если оно откажется взять на себя труд помочь православному русскому воинству.

Начались конспиративные встречи, интенсивная переписка агентов с Петербургом, от которой у дипломатов миссии волосы на голове встали дыбом. Ответственный за шифры Соловьёв узнал, что Брусилов и Флинт дали грекам в обмен на их услуги необыкновенные обещания: находившийся под международной оккупацией остров Крит и соседнюю Македонию! В Афинах дело с покупкой чилийских кораблей тоже не выгорело, и довольным в результате оказался лишь один Георгиадис.

…Проработав в Греции почти шесть лет, Соловьёв был переведён 1-м секретарём в Цетинье, столицу Черногории. Он оставлял в Афинах свою жену и родившихся там двух дочерей, пока не устроится на новом месте. В проводах дипломата 9 января 1905 года приняли участие гофмаршал греческого двора, греческие друзья и коллеги-дипломаты. Накануне он был принят королём и королевой, а также всеми членами королевской фамилии. Королева Ольга Константиновна смотрела на Соловьёва как на революционера, потому что он на прощальной аудиенции высказал мысль о необходимости дарования России конституции. Тем не менее его наградили греческим орденом и подарили фотографии со своими подписями. Королевская аудиенция хорошо запомнилась дипломату, потому что в её ожидании ему пришлось провести много времени в нетопленом зале и побегать, чтобы согреться.

Если в Афинах дипломату пришлось немного помёрзнуть, то в Черногории, как мы увидим, ему пришлось помокнуть.

Черногория в конце XIX века, без сомнения, была самым захолустным местом в Европе. Если Афины считались задворками Европы, то столица Черногории Цетинье в 1900-е годы считалась настоящей дырой. Соловьёв ехал к месту назначения с плохо скрываемой тревогой, находясь под впечатлением фразы, сказанной в Афинах итальянским посланником Болатти. Узнав, что русский дипломат принял назначение в Черногорию, итальянец воскликнул:

— Да вы с ума сошли!

Соловьёву не повезло (или очень повезло) с самого начала: пароход, курсирующий между Корфу и Каттаро[97], на который он заказал билет, потерпел крушение у берегов Албании. Следующий пароход должен был пойти в Каттаро через восемь дней, а в кармане дипломата лежала телеграмма из Петербурга, требующая его немедленного прибытия в Цетинье. Поэтому он решил плыть до итальянского порта Бриндизи, а оттуда добраться до Бари. Стояла необыкновенно холодная зима, и в Бари было морозно, на море бушевал шторм, а потому отплытие парохода задержали на неопределённое время. В гостиничном номере дипломат тоже не нашёл тепла, потому что отопление предусмотрено не было. Принесли средневековое средство обогрева — жаровню, но от неё теплее в номере не стало, зато Соловьёв тут же угорел, и жаровню пришлось убрать. Прошло три дня, прежде чем он смог продолжить путешествие, а пока решил заняться осмотром местных достопримечательностей. Русского консула в городе тогда ещё не было. Он появится позже[98].

В Каттаро прибыли поздно вечером. Переход по морю был тяжёлым из-за сильного шторма. Как только пароход пришвартовался, в каюту дипломата постучали. Пришёл кавас — лицо, соединяющее функции телохранителя, курьера и соглядатая, — высланный для встречи Соловьёва российским посланником в Цетинье. Кавас, в живописном черногорском костюме, назвал себя почти библейским именем Ново и сообщил дипломату неутешительную весть, что ввиду снежных заносов выехать в Цетинье пока не представляется возможным. На расчистку дороги высланы солдаты черногорской армии, но сколько времени им понадобится на это, с учётом их численности и высоты заносов, никто не знал.