— Товарищ генерал! — нас встречает лейтенант связи. — Вас там генералы Анисимов и Филатов запрашивают.

— Ну, пошли, раз запрашивают.

Пошли, конечно, но не сразу. Невместно генералу по штабу с голым торсом разгуливать. Сначала одеться.

— Всё готово, говоришь? — нетерпячка у них, вишь ты! — Это замечательно. Теперь ваша боевая задача, не раскрыться раньше времени, сохранить боеготовность. А то расслабятся бойцы, нельзя такого допускать.

— А может, всё-таки начнём, Дмитрий Григорич?

— Нельзя пока, Николай Палыч. Надо, чтобы они в Минске увязли. Иначе они тебе так во фланг врежут, что охнуть не успеешь.

— И когда они увязнут, Дмитрий Григорич?

— Думаю, не позже недели. А то и раньше. Бойцы твои пусть пока в рукопашной тренируются и в остальных делах. Ладно, привет Филатову (командующий 24-ой ударной армией).

Филатов по статусу равен Анисимову, тоже командарм. Но званием пожиже и реального опыта нет, так что подчинил его Николаю Петровичу. Мощную группу там собрал. Тринадцать дивизий (семь у Анисимова и шесть у Филатова), не считая сил соседей. А с ними — в полтора раза больше. А то и два. Супротив немецкого армейского корпуса из четырёх дивизий. Хотя надо упомянуть, что немецкая дивизия в полтора раза «тяжелее» нашей. Так или иначе, примерно четырёхкратный перевес обеспечен. Как раз, чтобы окружить и уничтожить пятидесятитысячную группировку.

Каюсь, не рассчитал немного. С другой стороны, прийти на вокзал заранее намного лучше, чем опоздать. И как тут рассчитаешь? Никитину говоришь, — ха-ха-ха! — отступать быстрее, а тот волком смотрит и, сука, не торопится.

9 сентября, вторник, время 10:25.

Небо над Минском, борт № 1.

Сегодня на борту тихо и скучно. Вместо звенящих от напряжения голосов наблюдателей деловитое бормотание, к которому не прислушиваюсь. Яков работает, как за партой в школе. Посматривает на карту, что-то прикидывает, грызёт задумчиво карандаш. Само собой, время от времени выдаёт серии данных. Не слишком часто.

Фон Бок не стал ломиться в лоб и проверять, пустая «Шкатулка» или полна сюрпризов. Он охватывает, пытается охватить город с севера и юга. Похоже на захват горла руками. Ну, на всякую хитрую дупу у нас известно, что найдётся. Кстати, когда выдал эту грубую шутку, мои военные чуть на землю не попадали от смеха. Немного ещё удивился, насколько мало им надо, чтобы развеселиться. Это на аэродроме ещё было. Так и рождаются легенды о великих полководцах. Это я о себе, если чо…

Оно и хорошо, что работа ноне лёгкая, а то побаиваюсь за Эйдельмана. Так он постепенно восстановится. За кого приходится бояться, — даже думать об этом боюсь, — так это за Борьку. Он решил, что на земле от него больше толку и дезертировал на передовую. Бляха, с меня Шура голову за это снимет. Ничего, прорвёмся. Женщины в этом времени народ понимающий. Если даже Сталин своих детей от войны не прячет, то хочешь, не хочешь…

Был бы он не прав, хрен бы я его отпустил. Но полевой опыт ему тоже нужен, а координаты целей для артиллерии ополчения мы ему и так передадим. Вот Якова ни за что не отпущу, и никто даже косым взглядом не попрекнёт. Он мне никто, и раз держу рядом, значит так надо.

Отшибаем шаловливые пальчики и Готу и Гудериану, которыми они пытаются взять Минск за горло. Гаубичные батареи задействуем только те, которые работают на предельных дистанциях, двенадцать-пятнадцать километров. Немцы свою дальнобойную артиллерию тоже держат далеко, так что сегодня никакой контрбатарейной борьбы, дистанция не позволяет. ГАПы (гаубичные артполки) с севера и юга методично разносят пригороды Минска, в которые сумели войти фрицы. Особо даже не приглядываясь к результатам. Это не столько поражающий огонь, сколько заградительный.

Доблестные фонбоковцы прорвались на окраины, завязали бои, а мы сейчас блокируем возможность подтянуть туда подкрепления, боеприпасы и полевую артиллерию. Танки они благоразумно попрятали. Кроме парочки уже сожженных не видим ни одного. Под маскировкой где-то прячутся, понятное дело.

— Коля, — обращаюсь к старшему наблюдателю, — давай-ка организуй дело так. Разбей зоны обстрела на сектора, примерно равные естественному разбросу снарядов. Пронумеруй их. И потом отдавай команды на обстрел, просто заказывая артиллеристам номер. И не будет необходимости каждый раз дублировать прицельные данные и координаты.

Что-то такое уже в воздухе витало, чувствую. Яков то и дело работает на поправках. К предыдущим данным иногда даёт дополнения. Но так память быстро забивается второстепенным.

Они, наблюдатели и Яков садятся в кружок и быстренько накидывают радисту рядом потоки чисел. Артобстрел на пару минут стихает, но надежды фрицев тут же тают. Яша уже начинает опробовать первые доведённые до артиллеристов сектора.

Анекдот про кошку вспоминаю, за которой кот гонится. Догонит — трахнет, так зачем я так быстро бегу? Мне нужно, чтобы фрицы вошли и увязли в городе, а я изо всех сил им пальцы отшибаю. С другой стороны, не могу же я в поддавки с ними играть. Ну, фон Бок! Придумай же что-нибудь! Ты же аж генерал-фельдмаршал!

10 сентября, среда, время 09:15.

Северная часть Шимонисского леса.

Старший сержант Нефёдов.

— Блет! — Не старый ещё высокий с небольшой русой бородой литовец не своей волей вылетает из дверного проёма в воротах.

Выдернул его ефрейтор Артём Кондратьев. Я рванул дверь на себя и прикрываюсь ей. У мужчины в руках неплохое ружьё. Двухствольная вертикалка. Она уже в руках Артёма.

— Веди себя прилично и останешься цел, — направляю ствол автомата в лоб. Артём не только ружьё вырвал, но и его обладателя подсечкой отправил в лежачее положение.

Держать ствол близко к пленному манёвр опасный. Нельзя так делать. Но кой-когда нарушаем. Подавить волю тоже не последнее дело. Собственно, держу оружие только что на виду, но руками не достанет. Присаживаюсь рядом, заглядываю в хмурое лицо.

— Кто ещё в доме есть?

— Никого.

— Как никого? Один что ли живёшь? Жена, дети?

— Чужих никого, — бурчит литовец, — только жена и дочка.

— Дочка взрослая?

— Подросток, — зыркает глазами мужчина, — только попробуйте тронуть.

— Да не собирались, — пожимаю плечами, за кого он нас принимает? — И просто ради интереса. А что ты сделаешь, если чо?

Немного молчим. Литовец продолжает хмуриться светлыми очами, но непримиримость сбавляет. Ишь, контра какая!

— Как тебя зовут?

— Йонас, — отвечает не сразу.

— А меня Слава.

— Кому слава?

Теперь я его сверлю взглядом. Контра шутить изволит.

— Мне слава, — шутить мы тоже не последние, — для тебя я — «господин сержант». Встать!

Точное звание моё знать ему ни к чему.

Нахрен бы нам не сдалась эта лесничья заимка. Только что самое неприятное в дальних выходах за линию фронта?