Однако на этом сходства заканчиваются. У Кюртена было полное лишений детство, и он отсидел в тюрьме в подростковом возрасте. Он являлся жестоким садистом всю свою жизнь, получая наслаждение от вида, запаха и вкуса крови. В девять лет он сталкивал других мальчиков в Рейн, и к тринадцати годам он уже развлекал себя, закалывая ножом овец во время секса с ними. Он признавался, что если бы ему случилось оказаться рядом с местом дорожного происшествия, то он бы непроизвольно испытал оргазм, и когда его накрывала похоть, он мог перерезать горло лебедю и выпить его кровь. Ничто из этого не применимо к Нильсену. С другой стороны, они оба педантичны, лишены раскаяния и выглядят тревожно нормальными. Коллеги Кюртена на работе были уверены, что полиция арестовала его по ошибке, и доктор Берг утверждал, что его пациент не безумен.

И с Кюртеном, и с Нильсеном создается ощущение, что они только рады были получить (хотя и слишком поздно) возможность для самоанализа, чтобы определить природу своего внутреннего монстра и получить свободу, рожденную из знания. «Саморефлексия – это ключевой элемент, – писал Нильсен. – Мы игнорируем нашу природу… Нас привлекает только тьма в чужой жизни, не в своей собственной. Наших собственных демонов мы прячем в подсознании». Если психиатры правы, то этих «демонов» можно выкорчевать изнутри с помощью длительной психотерапии. Первый шаг на этом пути – признать их и принять свою ответственность за них, даже если они возвращаются раз за разом и довольно упрямы. Как писал Джордж Мередит[61]:

Нильсен может пока не знать, что именно вызвало – если и вызвало вообще – «раскол» внутри него, но зато он знает, что это сделало его убийцей, которому нет искупления. «Я не могу больше убивать, – пишет он. – Потому что теперь я знаю о себе и о своем прошлом. Теперь у меня есть подобие личности (хотя и такой, какой я предпочел бы не иметь). Никакие тайны относительно моего разума меня больше не беспокоят. Знать самого себя – все, что человеку нужно».

«Я сожалею обо всем, что сделал в прошлом. Но мы не можем контролировать абсолютно все».

Сексуальное отклонение

Если преступления Нильсена можно объяснить с точки зрения искажения сексуальных потребностей, это само по себе может обеспечить нам ответ. Прецедентов этому определенно имеется достаточно, и любая опытная проститутка подтвердит, что вариантов сексуальной стимуляции существует практически бесконечное множество. Венгерский убийца Сильвестре Матушка мог испытывать сексуальное наслаждение только при виде столкновения двух поездов, поэтому завел привычку устраивать зрелищные железнодорожные аварии с постоянными (и не имеющими для него значения) смертями пассажиров. Последователи Фрейда могли бы счесть это символическим проникновением – один поезд врезается в другой. «Голый убийца с Темзы» в 1964 году вырывал у убитых им женщин зубы после смерти, чтобы использовать их рот как вагину. Кюртена, как мы уже знаем, стимулировал звук льющейся крови. Уильям Хейренс, чьи допросы в полиции напечатаны в книге «Шесть извращений и шесть преступлений» Дж. М. Рейнхардта, рассказал, что секс вызывал у него больше отвращения, чем убийство, и это искаженное восприятие обострилось до такой степени, что он испытывал оргазм всякий раз, когда проникал в дом через окно, будь то с целью грабежа или убийства[63] (этому тоже можно найти довольно очевидное фрейдистское толкование).

Немного ближе к нашей цели дело Джона Кристи, который убивал ради сексуального акта с трупом убитой женщины, поскольку он не мог получить эрекцию, если тело партнерши двигалось. Похожим образом сержант Бертран из французской армии ходил ночью на кладбища, выкапывал свежие трупы молодых девушек и занимался с ними сексом. «Все мое наслаждение с живыми женщинами ничтожно в сравнении с этим», – писал он. Эта его потребность была столь сильна, что однажды он переплыл ледяную реку, лишь бы добраться до кладбища.

Кристи и Бертран оба отвечают популярному стереотипу о некрофилах (людях, совершающих сексуальный акт с трупом). На самом деле некрофилия не так проста, хотя этот факт не помешал психиатрам упростить ее до очевидного утверждения: «Мотивирующим фактором в некрофилии, – пишет доктор П. Фридман, – является потребность убрать все риски отказа, выбирая объект, который не может оказать никакого сопротивления»[64]. Еще в 1919-м Вульффен разделил проявления некрофилии на три главные категории:

Ни вторую, ни третью категорию к Нильсену не применить. Иногда он действительно держал у себя тела месяцами, но не как коллекционер: он хотел убрать их с глаз долой, пока не настанет момент, когда он сможет от них избавиться. Расчленял же он тела из-за практической потребности избавиться от них, а не из-за своего желания и не ради удовольствия. Кроме того, в его случае не было никакого каннибализма. С другой стороны, есть основания полагать, что он относится к тому же типу, что и Вульффен, к первой категории – убийство из похоти, поскольку для него являлся стимулом сам процесс убийства, а не предвкушение обладания телом.

Очень мало написано по теме некрофилии, еще меньше – о некрофилии гомосексуальной, и подходящие примеры, получившие достаточно внимания, приходится долго искать в глубоких анналах истории преступлений. В Австралии обвиняемым по делу «Государство против Форбса» был двадцатидвухлетний женатый мужчина, у которого случались гомосексуальные фантазии с участием мертвеца. Однажды он вышел из дома с пистолетом, нашел подходящего незнакомца и застрелил его. После он немного поиграл с телом и занялся с ним сексом. Сторона защиты в его случае, как и в случае Нильсена, пыталась доказать, что он страдает от психического заболевания, но суд с этой точкой зрения не согласился. Его рассудок не подвергался сомнениям, и все же: «Если он находился под влиянием девиантных сексуальных желаний, значит, он не мог мыслить трезво, вне зависимости от его психического состояния». Комментарий самого Форбса тоже звучит знакомо: «Не думаю, что меня могло бы что-нибудь остановить. Я обезумел от ощущения собственной власти. Он был в моей власти, и ничто не могло меня остановить»[65].