Мы помним показания доктора Голлвея: шизоидные черты в Нильсене спали относительно спокойно, пока он поддерживал регулярный человеческий контакт с Дэвидом Галликаном, своим сожителем. После Галликана были Мартин и Петт, оба довольно недолго, а затем случился его коллапс в конце 1978-го. К тому времени Нильсен остался в полном одиночестве. Он чувствовал себя проигравшим и униженным по всем фронтам и не желал винить в своих неудачах себя самого, отчего обида внутри него росла, как раковая опухоль, и заплатить за это пришлось другим.

Другим проявлением шизоидного типа личности была его способность неверно истолковывать чужие слова. Доктор Маккейт сказал, что Нильсен обладал «удивительной способностью наделять других людей эмоциями и чувствами, которые испытывал он сам»[49]. Примеров тому в жизни Нильсена – великое множество. В ожидании суда в тюрьме Брикстон он как-то попросил уборщика достать ему сигарету, и ему сказали, что позже все будет сделано. В то же время он уже создал в своей голове убедительный, как ему казалось, образ этого уборщика как человека лицемерного, лизоблюда и лжеца, приписав ему собственные раздражение и гнев. Он не выразил свой гнев вербально, но написал об этом в дневнике: «Да он, черт возьми, даже в глаза мне смотреть не мог, когда врал». Уборщик же пробормотал Нильсену всего два слова: «Да. Позже». На самом деле самокрутка была действительно просунута под дверь Нильсену в скором времени, и Нильсен вынужден был признать собственную ошибку. «У меня есть склонность к неверной оценке некоторых – если не всех – людей», – писал он, добавив, что ему за это стыдно. Более чем вероятно, что он неверно оценил и характеры некоторых своих жертв, решив, что они используют или унижают его безо всяких на то оснований.

2. Эгоцентризм

Вместе с шизоидной способностью неправильно интерпретировать чувства и мысли других людей он страдал от отчаянной, непреодолимой потребности в том, чтобы все вокруг непременно замечали и понимали его самого. «Доложите обо мне и моем деле правильно», – сказал Гамлет, и это можно назвать лейтмотивом Нильсена: он остро жаждал получить хоть какое-то внимание. Разумеется, тут можно возразить, что жажда внимания – часть универсальной потребности в любви, но важно понимать: это представляет собой обратную сторону шизоидной неспособности распознать любовь в ее естественном виде и принять ее, если ему ее предложат. Шизоид боится получить любящее внимание, видя в этом опасность, возможное унижение и зависимость, однако он все еще жаждет ее, хотя и может выражать эту жажду только относительно «безопасным» способом, замечая каждый жест и каждое событие, касающиеся его самого. Суд Олд-Бейли услышал достаточно о «грандиозной» жажде внимания Нильсена, и на этих страницах читатели встречали множество примеров его склонности воспринимать себя в качестве жертвы наряду с убитыми им людьми. Он говорил о Даффи, Синклере, Мартине и себе самом как об одиноких изгоях, пытаясь вызвать к себе сочувствие. Еще две цитаты из его тюремных размышлений доказывают это. «Я хочу, чтобы толпа вокруг услышала о моем одиночестве, – пишет он. – Хочу, чтобы люди знали: я тоже чувствую боль. Я хочу, чтобы они увидели: я страдаю. Страдать мне не нравится, но, похоже, именно этого от меня теперь ожидают». Ничто не подчеркивает его расстройство личности лучше, чем последнее предложение: то же самое, по сути, делает ребенок, когда начинает плакать, чтобы достичь желаемой цели. Однако Нильсен не понимает, что, даже если ему уделят внимание, он все равно неверно его истолкует, если в этом внимании он заметит хоть какие-то признаки симпатии.

Стихотворение, которое он написал в сентябре 1983–го, по мере приближения своего суда, подчеркивает одновременно его эгоцентризм и шизоидный страх близости. Оно писалось с мыслями о Дэвиде Мартине, но с равным успехом эти строки можно применить и к самому Нильсену:

3. Фантазии

Все согласны с тем, что центральным элементом шизоидного расстройства личности является развитие его фантазий. Снова и снова этот элемент обнаруживают в историях серийных убийц, от Кюртена до Кристи и Кемпера. Эти фантазии не рождаются внезапно, из ниоткуда, а являются еще одним звеном в цепи обстоятельств, которые в конечном итоге могут привести к убийству или суициду, если только эту цепь не сломать. Фантазия сперва служит утешением одинокому ребенку (и затем развивается у большинства довольно безобидно), укрепляется, если это одиночество не исчезает в подростковом возрасте, и становится более сложной и причудливой у взрослых. Она отвечает за немедленное удовлетворение потребностей. Опасной фантазия становится тогда, когда человек начинает ценить ее больше, чем реальность, и когда люди из реального мира начинают на нее посягать, не подозревая о том, с чем столкнутся.

Я пытался показать на страницах данной книги, как фантазии Нильсена постепенно развивались параллельно с его обычной жизнью. Примерно в возрасте десяти лет он уже понял, что его привлекают другие мальчики, и в то же время осознал, что он, должно быть, неправильный. Эти мысли он пытался подавить.

Так фантазия, изначально вполне безобидная, заняла место блеклой реальности. Мальчик представлял, что счастлив с друзьями на игровой площадке, но не решался перевести это счастье в реальную жизнь, боясь быть отвергнутым. Потом его фантазия зацепилась за иллюстрацию в учебнике французского, за нарисованного мальчика, который не мог ответить на его чувства. Также фантазию подкармливал кинематограф, где каждый герой был красив, популярен и знаменит. Когда воспоминание о единственном человеке, которого он позволял себе по-настоящему любить, то есть о дедушке, вошло в его фантазии, соединившись с ними намертво, они приняли новую, более мрачную форму. Объект любви сам становился трупом в зеркальном отражении (это началось в самом начале взрослой жизни Нильсена, сразу же после подросткового периода). В то же время кинематографические фантазии получили дальнейшее развитие, когда он стал владельцем собственной видеокамеры и проектора, которые он использовал в основном для съемок того молодого солдата на Шетландских островах (важно помнить, что ему он тоже так и не признался в своих чувствах). Вместе они снимали короткие фильмы, в которых молодой солдат притворялся мертвым, пока Нильсен смотрел на его распростертое и как будто безжизненное тело. После он иногда мастурбировал, пересматривая эти фильмы в одиночестве. Вплоть до двадцати с лишним лет его сексуальный опыт в реальном мире равнялся нулю, поскольку фантазии уже тогда представляли собой более захватывающую альтернативу. В период его беспорядочных связей после двадцати семи он как минимум с одним человеком притворялся ночью спящим или безжизненным, чтобы любовник развлекал его неподвижное тело. «Он притворялся мертвым со мной», – рассказывал этот человек позже. В то же время уединенные эксперименты с зеркалом продолжались, и он прилагал все больше усилий, чтобы выглядеть мертвым – покрывал тело пудрой, вызывал покраснение глаз, красил губы синим и так далее.