Я перевел взгляд на лицо Георгия. Тот с открытым ртом смотрел на беса, пытаясь понять, что, собственно, происходит… Нелюди, уже почти не скрываясь, обнажили сабли. Из ртов их полезли длинные клыки, головы втянулись в шеи, покрываясь поверх волос жесткой собачьей шерстью. Зомби, окружив телегу, распахнули маскировочные лохмотья, выставив на всеобщее обозрение торчавшие из гниющей плоти желтые крепкие кости. Наступила минута «икс».

Полную тишину (кажется, смолкли даже вороны над головами собравшихся) прорезал девичий вопль:

— Зло! Зло! Страшное зло! Гаврила… Не-э-эт!!!

И я увидел Гаврилу!.. Этот дурак, зажмурив глаза, видимо, от страха перед неминуемым наказанием, пер на телегу, вытянув губы трубочкой, как для поцелуя. Наверное, узрев предмет вожделения, забыл обо всем на свете, мечтая лишь о прощальном лобзании…

Я посмотрел на Оксану. Она не обращала никакого внимания на Гаврилу, уставившись на Филимона. Странное что-то творилось с ее лицом. Его черты — черты чарующей красоты — подергивались, словно отражение в глубоком колодце. Сквозь смуглую кожу пока еще неясно проглядывали пугающие очертания…

— Зло! Зло! — кричала Прибрежная Галька, указывая пальцем на Оксану. — Большое зло! Страшное зло! Вернись!

Филимон сжал вскинутую руку в кулак, и я всё понял! Рискуя сорвать операцию, подпрыгнул что было сил, по головам, по плечам сгрудившихся людей кинулся перехватывать Гаврилу. А тот, боясь открыть глаза, уже влезал на телегу.

— Отрок… — изумленно просипел богатырь Георгий. — Чего тебе надобно?

— Оксанушка… — тихонько простонал Гаврила. Филимон выкрикнул первые фразы заклинания, вызывая духов.

С неба грянул гром, и то, что секунду назад было очаровательной индианкой Оксаной, взметнулось вверх, раскладываясь, словно пружина. Платье разлетелось клочьями. Голова койота на змеиной шее, запрокинувшись, провыла в мгновенно потемневшее небо проклятие на никому не понятном языке. Чудовищное ящероподобное тело скрутилось узлом вокруг ошалевшего богатыря.

— Мой! — прошипел Тависка, поигрывая в пасти раздвоенным языком, и желтые его глаза — глаза койота — вспыхнули.

— Смерть! — взвизгнул Филимон.

* * *

Кажется, кто-то из толпы всё-таки попытался помешать нечисти. Нелюди, действуя слаженно и быстро, в несколько секунд зарубили смельчаков. Больше желающих поспорить с созданиями Тьмы не нашлось. Зомби окружили свадебную телегу плотным кольцом. Кое-где нелюди в одеждах опричников гасили слабо вспыхивавшие очаги сопротивления. Стрельцы, не могущие понять, что происходит, пытались пробраться сквозь толпу, но это им никак не удавалось. Всё было спланировано идеально. Великий Воитель Света, застигнутый врасплох, даже не сопротивлялся. У него просто не было на это времени.

В небе над нами расцвела пурпурная воронка. Она плавно снижалась к земле. Я знал, что это такое: портал в преисподнюю! Когда пройдет ровно одна минута после объявления Филимоном начала операции, портал всосет всю нечисть, находящуюся в этом временно-пространственном периоде…

Тависка — громадное чудовище с головой койота и телом ящера — навис над богатырем, раскрыл пасть, облизнул клыки и…

— Оксанушка! — пропел так и не раскрывший глаза Гаврила, смачно чмокая чудовище в клыкастую пасть…

От изумления и неожиданности Тависка по-собачьи тявкнул и рухнул на спину. Но уже через секунду снова взвился над двумя существами — Воителем и человеком. Гаврила открыл наконец-то глаза и завизжал от ужаса. Эхом ему ответил крик Прибрежной Гальки.

Я уже ни о чем не думал. Прыгнув в телегу, схватил Гаврилу за плечи и вышвырнул его прочь. Я не целился, но так получилось, что детина рухнул как раз туда, где стояла его супруга.

«Не придавил бы он ее своей тушей!» — успел мысленно обеспокоиться я, видя, как на меня сверху опускается оскаленная пасть койота.

— Шалишь, чудище! — грянул надо мной бравый голос.

Это очнулся от изумления Воитель Георгий. Выхватив меч, он прыгнул на спину Тависка и замахнулся.

— Эх! — прежде чем опустить клинок, рявкнул богатырь. — Так и знал, что жениться не стоило!..

Но ударить он не успел. Пурпурная воронка, издав звук водопроводной раковины, всасывающей остатки воды, разом поглотила койотоподобного злого духа и принялась по одному втягивать в себя бойцов Филимона. Георгий, которого воронка по понятным причинам не тронула, рухнул со спины монстра вниз.

Я видел всё… Зомби один за другим полетели вверх, кружась по спирали. Куски их плоти отрывались от тел лоскутами… Конь под Филимоном принял форму фиолетового двухголового тигра и исчез среди пурпурных вихрей… Нелюдей тяжело тащило ввысь. Они не сопротивлялись — бездумные, бесчувственные… Сам Филимон, оскалившись, шел ко мне. Шел, словно против сильного ветра. Было понятно, что он прилагает максимум усилий, дабы отсрочить момент окончательно прощания с землей…

Мое тело стало терять вес и подниматься. Я был уже на высоте метров трех, когда Филимон приблизился и, перестав сопротивляться силе портала, взлетел ко мне.

— Идиот! — зарычал Филимон. — Я же предупреждал!.. Сорвал операцию, сволочь! Оставайся здесь навсегда!

Он взмахнул руками, растягивая белую нить энергии. Печать Отторжения коснулась моего тела — мгновенно отяжелевшего. Что-то вспыхнуло, и меня отшвырнуло в толпу обезумевших от ужаса людей.

«Оставайся здесь навсегда!» — громыхало в моих ушах.

Всё, конец… Портал не примет меня с Печатью Отторжения…

— Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! — закончил Высший Судья бес Вахтанг и прихлопнул тишину, как муху, деревянным судейским молотком.

Что тут началось! Вопли, крики, проклятия!.. Кто-то из зала швырнул в меня пустой чашей из-под пунша… От чаши я увернулся, и она, с лязгом ударившись о стену, закатилась под скамью, на которой я сидел, — скамью подсудимых.

Конвой бездействовал. И хорошо, что бездействовал. Трое стороживших меня мрачных нелюдей с тяжеленными алебардами в лапищах смотрели с ненавистью. Если б не служебное положение, они бы этими самыми алебардами на куски меня порубили!.. Я снова пригнулся — ножка от стула свистнула над ухом и отскочила от стены…

Вахтанг не требовал тишины. Понимал, что бесполезно. Зал свистел, орал и проклинал меня в тысячу глоток.

— Увести, — скомандовал Вахтанг, — на гауптвахту. Приговор требовал освобождения из зала суда, но я не протестовал. Освобождение в данном случае приравнивалось к высшей мере наказания: меня же порвут, как тузика…

— Позо-ор!!! — выли бесы.

На гауптвахте меня поместили в одиночную камеру. Некоторое время я просто лежал на нарах, тупо уставившись в потолок. А потом ко мне вошел посетитель…

Филимон долго стоял, прислонившись к стене, не глядя на меня. Наконец пошевелился, кинул на нары пачку сигарет и батон с маком.