– Можешь, любовь моя. Ты забыла, что у меня куча денег и я просто сгораю от нетерпения потратить их на тебя. Я буду счастлив купить тебе все, что ты только пожелаешь.

– Все это прекрасно, мой щедрый покровитель, но пока я бы хотела остаться в этом платье, можно?

– Нет, – Доусон дерзко усмехнулся, – нельзя.

Кэтлин уперла руки в бока.

– Это еще почему?

– Потому что хотя оно и открывает посторонним взглядам слишком много твоего прекрасного тела, лично от меня оно слишком много скрывает. Сними его, радость моя.

– Доусон, – прошептала Кэтлин с обольстительной улыбкой, – ты же знаешь, как я избалована. Я не привыкла раздеваться сама, сними его с меня, пожалуйста.

Доусон расхохотался:

– Дорогая, пока я рядом, тебе больше никогда не придется делать это самой.

Его смуглые пальцы легли на застежку платья. Как только он спустил лиф платья с ее плеч, с его красивого лица исчезла улыбка, уступив место выражению любви и желания, темные глаза еще больше потемнели от страсти.

Лежа на боку, Доусон прижимал ее к себе и неторопливо курил сигару. Пожалуй, впервые в жизни он испытывал ощущение столь полного счастья и удовлетворения. Они занимались любовью так, как никогда раньше. Оба действовали неспешно, даже чуточку с ленцой, и это было восхитительно. Раньше, занимаясь с Кэтлин любовью, Доусон не мог отделаться от ощущения скоротечности происходящего. Сейчас на смену ощущению какого-то надрыва, безотлагательной потребности пришла блаженная уверенность, что она будет с ним всегда. Доусон Блейкли чувствовал себя счастливым человеком, чья жизнь состоялась.

Золотоволосая голова его любимой покоилась у него под подбородком, ее спина прижималась к его груди, его рука свободно лежала у нее на талии, и он чувствовал, что наконец обрел рай.

Доусон поцеловал Кэтлин в макушку и тихо спросил:

– Ну что, ты в меня уже влюбилась?

Кэтлин усмехнулась и повернула голову, чтобы видеть его лицо.

– Пока не совсем, но я на пути к этому.

Доусон рассмеялся:

– И ты же обвиняешь меня в сентиментальности!

– Да, знаю, я еще хуже тебя.

– Нет, не хуже. Ты еще не знаешь, что я сделал. – Вспомнив что-то, Доусон рассмеялся.

– Что, Доусон? Расскажи.

– Уж и не знаю, стоит ли рассказывать, мне стыдно за себя. Боюсь, ты сочтешь меня безнадежным дураком.

– Не сочту, честное слово, расскажи.

Доусон затянулся, выпустил дым к потолку и медленно начал:

– Дело в том, что когда я собирался на тебе жениться, я купил тебе обручальное кольцо с бриллиантом в три карата и…

– Ой, Доусон, как мило! И ты хранил это кольцо все эти годы?

– Погоди, дай досказать. Ты не слышала самого плохого. В ту ночь, когда ты пришла ко мне на пароход, я зажал это кольцо в кулаке и выбежал на палубу, чтобы в последний раз посмотреть на тебя. Потом я велел Сэму отчаливать и выбросил кольцо в Миссисипи.

Кэтлин ахнула и прикрыла рот рукой.

– Доусон, какая грустная история! Как ты думаешь, нам удастся его найти?

Доусон снова привлек Кэтлин к себе.

– Не говори глупости, пароход же плыл по реке, одному Богу известно, где лежит это кольцо. Кроме того, я могу купить тебе целую кучу украшений, если они тебе нужны. А эту историю я рассказал только потому, что думал, она покажется тебе забавной.

– Вовсе она не забавная, скорее грустная и трогательная. И мне не нужна куча бриллиантов, я хочу точно такое же кольцо, как то, которое ты выбросил.

– Можешь не сомневаться, девочка моя, оно у тебя будет. Сделаем так, я завтра же пойду и куплю тебе кольцо, затем ровно в три часа дня приду с ним в Сан-Суси. Когда Скотт вернется из школы, я буду у тебя, и мы вместе скажем ему, что решили пожениться. Как тебе нравится такой план?

– Очень нравится. Спасибо, Доусон. – Кэтлин прижалась к нему и устроилась поуютнее. Немного помолчав, она неуверенно проговорила: – Доусон, можно задать тебе один вопрос?

– А что, если я скажу «нельзя», ты промолчишь? – со смешком спросил он.

Кэтлин тоже засмеялась.

– Честно говоря, нет. Я понимаю, это не мое дело и мне не следует спрашивать, но ничего не могу с собой поделать… скажи, когда мы были далеко друг от друга, ты… у тебя… много у тебя было женщин?

Доусон захохотал:

– Ты права, это не твое дело, но я все равно отвечу. – Он посерьезнел. – Любовь моя, я не хочу тебя обманывать, конечно, у меня были другие женщины, и немало, вряд ли я мог бы прожить столько лет как монах. Но мое сердце всегда принадлежало только тебе, Кэтлин, я больше никого никогда не любил, – закончил он и нежно поцеловал ее в губы.

Кэтлин вздохнула:

– Как это ни печально, но мне пора идти.

– Нет, – Доусон обнял ее еще крепче, – я не хочу, чтобы ты уходила.

– Я тоже не хочу, но, как я уже говорила, к девяти часам вернется Скотт. Если меня не окажется дома, он забеспокоится.

– Послушай, а не пора ли мальчику привыкать к самостоятельности?

– Доусон!

– Да шучу я, шучу. – Он разжал руки, и Кэтлин встала.

– Хватит валяться, вставай.

– О, Кэтлин, только не это, не заставляй меня вставать! – дурашливо взмолился Доусон.

– Кажется, кто-то уверял, что мне больше не придется одеваться самой. Какая же короткая у некоторых память! – поддразнила Кэтлин.

Доусон с быстротой молнии вскочил с кровати, натянул брюки, метнулся к стулу и схватил с него платье.

– Ну, долго мне тебя ждать?

Доусон вышел из ювелирного магазина Бартона и прищурился, ослепленный ярким солнечным светом. Доусон вдохнул полной грудью, надел шляпу и зашагал к нарядному экипажу, дожидающемуся его у входа в магазин. Доусон довольно похлопал себя по нагрудному карману, в котором у самого сердца лежала только что купленная драгоценность, и улыбнулся.

Джим, сидящий на облучке с кнутом и поводьями в руках, приготовился везти хозяина в Сан-Суси, на назначенную на три часа встречу с Кэтлин. По случаю этого торжественного события Доусон распорядился, чтобы Джим подал двухместную карету, обитую изнутри гладкой блестящей кожей. Карета была запряжена парой превосходных чистокровных черных коней, кони нетерпеливо фыркали и били копытом землю, словно тоже с нетерпением ждали, когда их хозяин двинется в путь. И этих лошадей, и карету Доусон купил уже больше года назад, но за все это время Джим лишь однажды запрягал для него карету – прошлой зимой, когда темной пасмурной ночью Доусон, страдая от приступа меланхолии, вдруг надумал отправиться в Нижний Натчез. То была одна из многих ночей, когда Доусон не мог заснуть, думая о Кэтлин. Кэтлин стала вдовой и могла бы снова выйти замуж, но она не желала принимать его ухаживания. В каком-то смысле раньше, когда муж Кэтлин был жив, Доусону было даже легче. Тогда он по крайней мере твердо знал, что Кэтлин для него недосягаема. Близость с другими женщинами хотя и доставляла физическое удовольствие, но ровно ничего для него не значила и служила единственной цели – на какой-то час или два заполнить зияющую пустоту в душе, избавить от гнетущего чувства одиночества.